Больше, чем игра
Шрифт:
– Ну, говори, зачем пришел?
– Егор Трубников, – сказал Воронин, – наш новоиспеченный принц Мерлин – пропал.
Дворжецкий поперхнулся дымом, закашлялся, загасил – к радости некурящего Воронина – только что раскуренную папиросу и вопросительно
– Как пропал? Куда?
Воронин пожал плечами.– Не знаю. Но у меня есть одна догадка…
– Минамото? – быстро предположил Дворжецкий..
– Нет, – Воронин покачал головой, – не Минамото.
И он поведал Дворжецкому о том, как нынче днем проник в квартиру Егора, и о том, что увидел у Егора на столе, а под конец поделился своей догадкой насчет эмберского козыря.
– Значит, на столе у Егора лежали бумага, тушь и перо? – задумчиво переспросил Дворжецкий. – А краски там были?
– Нет, – помотал головой Воронин, но не слишком уверенно. – Не было, кажется…
– Карты должны быть цветными, – весомо сказал Дворжецкий. – Вспомни Девять принцев Эмбера, эпизод, где Корвин рассматривает колоду, принадлежащую Флоре, – там описывались цвета одежд, волос и глаз.
– А по‑моему, картам необязательно иметь цветной рисунок, – возразил Воронин. – Вспомни те же Девять принцев, как Дворкин нацарапал на стене темницы пейзаж с изображением маяка в Кабре, и Корвин воспользовался этим рисунком как картой.
– Да, верно, – признал Дворжецкий. – Ну, допустим, Егор действительно сумел нарисовать эмберский козырь и воспользовался им… От меня‑то ты чего хочешь?
– Я, когда начал размышлять обо всех этих магических картах, вспомнл, что ты, пытаясь создать свои собственные козыри, некоторое время посвятил практике с колодой Таро. Может, попробуешь раскинуть картишки на Егора – вдруг выйдет чего‑нибудь интересное…
– Ты сам до этого додумался?
– А что?
– Да так, ничего.
Дворжецкий посмотрел на Воронина долгим пристальным взглядом, потом поднялся и вышел из кухни. Вернулся он с картами, плотно прикрыл за собой дверь, обрубив доносящиеся из одной комнаты звуки работающего телевизора и вопли магнитофона – из другой. Сел за стол, достал голоду из футляра, отделил Младшие Арканы от Старших и отложил их в сторону, надолго замер с открытыми глазами, глядя в одну точку.
Воронин не проронил ни слова – вмешиваться было нельзя. Дворжецкий медленно и тщательно – вдумчиво – перетасовал Старшие Арканы и принялся выкладывать их на стол рубашкой кверху, снимая по одной карте с верха колоды.– Кельтский крест, – произнес он странным, не‑своим голосом.
Он положил одну карту, на нее и поперек – еще одну, затем крестом вокруг них – еще четыре карты и еще четыре – справа от креста, снизу вверх вертикально.
– Крест и посох.
Оставшиеся карты Дворжецкий отложил к Младшим Арканам, глубоко вздохнул, посмотрел на Воронина и сказал:
– Ну что же, давай посмотрим, что вышло.
Воронин молча кивнул, и затаил дыхание, словно перед прыжком в омут.– Прошлое, – сказал Дворжецкий и перевернул картинкой вверх карту, лежавшую в основании креста.
Воронин вздрогнул, холодок пробежал по его спине, и он почувствовал, как мелкие волоски на коже топорщатся и встают дыбом.
На карте был изображен гнусно ухмыляющийся скелет с выщербленной косой в костлявых лапах; он шагал и скашивал, словно траву, нагие беззащитные человеческие тела, резал их на куски.
– Смерть, – сказал Дворжецкий хрипло, прокашлялся и продолжил комментарий: – Вообще‑то, Смерть необязательно означает чью‑то смерть буквально, чаще это просто окончание какого‑то определенного этапа в жизни и начало нового, а также связанные с этим потери. Еще означает возможность оказаться в новой реальности. И… – Дворжецкий сделал паузу, – завершение знакомства или дружбы.
– Все верно, – тихо проговорил Воронин. – И перемены в жизни, и конец дружбы, и даже смерть.
– Надежды и опасения, – сказал Дворжецкий и открыл карту в посохе, вторую сверху. Ею оказалась перевернутая Звезда.
– Упрямство и нежелание меняться, – пояснил Дворжецкий. – Возможности неиспользованные и потерянные. Но еще – стремление достичь творческого состояния.
– Насчет упрямства – понятно, – сказал Воронин. – Все остальное – слишком туманно.
– За ясностью обращайся в гидрометцентр, они тебе погадают, – сердито буркнул Дворжецкий.
Воронин улыбнулся.– Обратимся к сфере познания. – Дворжецкий перевернул карту, выложенную самой первой. – Луна. Означает способность видеть скрытое, развитую интуицию, но также догадки, неясности и неверно понятые слова. По жизни – излишняя эмоциональность и романтичность, доверие знакомых, но – неизвестные враги.
– В общем, сходится, – сказал Воронин. – Дальше.
Дворжецкий открыл еще одну карту из середины креста.– Перевернутое Колесо Фортуны. Опять‑таки сопротивление переменам в укладе жизни, которых все равно не удастся избежать, и неверные действия в ожидании грядущих событий. А еще, – он покосился на Воронина, – возможен визит друга‑военного.
– Это про меня, что ли? – спросил Воронин.
– Да уж точно не про меня, – сказал Дворжецкий. – Перейдем к противоречиям в душе.
Он открыл верхнюю в кресте карту.– Отшельник. Означает поиск духовных ценностей и углубление во внутренний мир, а также осторожность, иногда – одиночество и оторванность от жизни.