Больше чем люди

Старджон Теодор Гамильтон

Каждую свою картину Джейни показывала Бэби, потом очищала картон от краски и рисовала новую. Ей приходилось так делать, потому что у нее было только три куска картона. И хорошо, что она так делала: не хочется думать, во что превратился бы дом, если бы она сохраняла все свои картины. Она рисовала их по пять штук за день. Лоун и близнецы все время таскали ей скипидар. Она без всякого труда сметала краски назад, в маленькие чашечки, просто посмотрев на них, но скипидар - совсем другое дело. Мне она сказала, что Бэби помнит все ее картины,

поэтому ей и не нужно их хранить. Это все были рисунки машин, зубчатых передач, механических цепей, чего-то похожего на электрические соединения и тому подобное. Я никогда не думал об этих рисунках.

Иногда я уходил с Лоуном за скипидаром и свининой. Мы шли к железной дороге, проходили по ней несколько миль до того места, откуда становились видны огни города. Потом снова лес, пригороды и боковые улицы.

Лоун как всегда шел молча, все о чем-то думая.

Мы подошли к складу, Лоун направился к двери, посмотрел на замок и вернулся, качая головой. Потом мы отыскали универсальный магазин. Лоун хмыкнул, и мы остановились в тени у двери. Я осмотрелся.

Неожиданно рядом оказалась Бинни, голая, как всегда в таких случаях. Она открыла дверь изнутри. Мы вошли, и Лоун закрыл за нами дверь.

– Возвращайся домой, Бинни, - сказал он, - пока не простудилась до смерти.

Она улыбнулась мне, ответила:

– Хо-хо, - и исчезла.

Мы отыскали два отличных куска ветчины и двухгаллоновую банку скипидара. Я взял еще ярко-желтую шариковую ручку, но Лоун отругал меня и заставил положить ее на место.

– Мы берем только необходимое, - сказал он.

После того как мы вышли, снова появилась Бинни и закрыла дверь изнутри. Я ходил с Лоуном всего несколько раз, когда он один не мог все унести.

Так я прожил три года. Это все, что я могу вспомнить. Лоун был в доме или уходил, но никакой разницы. Близнецы большую часть времени проводили друг с другом. Мне нравилась Джейни, но мы никогда подолгу не разговаривали. Бэби говорил все время, только я его не понимал.

Мы все были очень Заняты. Мы слишивались.

***

Я неожиданно сел на кушетке. Стерн сказал:

– В чем дело?

– Ни в чем. Так я ни к чему не приду.

– Ты так говорил, когда мы еще не начали. Как тебе кажется, мы с того времени ничего не добились?

– О, добились, но...

– Тогда откуда ты знаешь сейчас?
– Когда я ничего не ответил, он спросил:

– Тебе понравилась последняя часть? Я сердито ответил:

– Нравится - не нравится. Это бессмысленно. Просто ., просто разговоры.

– Тогда какая разница между последним сеансом и предыдущими?

– Черт возьми, огромная разница! В первый раз я все чувствовал. Все как будто реально со мной происходило. А на этот раз - ничего.

– Как по-твоему, почему это?

– Не знаю. Скажите вы.

– Предположим, - задумчиво сказал он, - существует настолько неприятный

эпизод, что ты не смеешь оживлять его.

– Неприятный? А когда я замерз чуть не до смерти, это приятно?

– Ну, неприятности бывают разные. Иногда то, что ты ищешь, то, что способно тебя избавить от всех бед, настолько отталкивающе, что ты не хочешь к нему приближаться. Или пытаешься от него спрятаться. Подожди, - вдруг сказал он, - возможно, "неприятный" и "отталкивающий" - неподходящие для объяснения слова. Что-то тебя очень беспокоит. И ты не хочешь выяснить, что это.

– Я хочу выяснить.

Он подождал, как будто размышлял про себя, потом сказал:

– Что-то в этой фразе "Бэби три года" заставляет тебя отшатываться. Что это?

– Будь я проклят, если знаю.

– Кто это сказал?

– Я не.., ям... Он улыбнулся.

– Гм?

Я улыбнулся ему в ответ.

– Я сказал.

– Хорошо. Когда?

Я перестал улыбаться. Он наклонился вперед, потом встал.

– В чем дело?
– спросил я. Он ответил:

– Не думал, что кто-то может так злиться.
– Я промолчал. Он отошел к своему столу.
– Не хочешь продолжать?

– Нет.

– Допустим, я сказал бы тебе, что ты хочешь остановиться, потому что подошел к самому краю того, что стремишься узнать?

– Почему бы так и не сказать и не посмотреть, что я буду делать?

Он только покачал головой.

– Я тебе ничего не говорю. Можешь уходить, если хочешь прекратить. Я тебе отдам сдачу.

– Многие ли останавливаются на краю ответа?

– Немногие.

– Ну, я не собираюсь.
– Я снова лег. Он не рассмеялся и не сказал "Хорошо", он вообще не суетился. Только поднял трубку телефона и сказал:

– Отмените прием на вторую половину дня.
– Потом вернулся на свой стул, где мне его не было видно. Стало очень тихо. Кабинет звуконепроницаем. Я спросил:

– Как по-вашему, почему Лоун разрешил мне жить с ними так долго, если я не мог делать то, что другие?

– Может, ты мог.

– О, нет, - уверенно ответил я.
– Я часто пытался. Я был силен для своих лет и умел держать язык на замке, но в остальном, думаю, ничем не отличался от своих ровесников. Не думаю, что и сейчас отличаюсь. Разве что появились отличия, потому что жил с Лоуном и детьми.

– Какое это имеет отношение к "Бэби три года"? Я посмотрел на серый потолок.

– Бэби три года. Бэби три года. Я подошел к большому дому с извивающейся подъездной дорогой, которая проходит словно под театральным шатром. Бэби три года. Бэби...

– Сколько тебе лет?

– Тридцать три, - ответил я и в следующее мгновение вскочил, словно кушетка обожгла меня, и направился к двери.

Стерн схватил меня.

– Не глупи. Ты хочешь, чтобы у меня пропал целый день?

– А мне какое дело? Я заплатил.