Больше черного
Шрифт:
– Познакомьтесь, мистер Ранду, – произнес капитан, не скрывая хвастливые нотки в голосе, – моя жена, миссис Сэмюель Харрисон. – Она кивнула в знак приветствия, ожидая, наконец, объяснения моему присутствию.
– Алиса, – не заставил себя ждать ее муж–счастливец, – это мой попутчик, доктор Ранду. Узнав, что он собирается купить дом в Уилтшире, я предложил ему погостить у нас, пока он не найдет себе подходящего жилища.
– А я имел наглость принять предложение вашего супруга, сударыня, – оправдался я, смиренно склонив голову.
– Я рада, мистер Ранду, что Сэмюель не чужд предупредительности, – произнесла миссис Харрисон, – надеюсь, что вы не останетесь разочарованным нашим гостеприимством.
Она улыбнулась, – если бы я мог вызвать эту улыбку еще раз, – и протянула мне свою руку.
Мы вошли в дом. Интерьер гостиной, куда мы попали из просторного холла, был родом из эпохи рыцарских турниров и ласкал глаз своим уютом и продуманностью деталей. У огромного старинного камина, в коем пылали поленья, согревая древние кости замка, стояла пара сурово–торжественных кресел с резными подлокотниками, жесткие сиденья которых были любовно смягчены подушками из пурпурного бархата с выбитым серебром узором. Ближе к окнам на великолепном ковре, чей рисунок и выделка выдавали его персидское происхождение, образовался островок из диванов, кресел и небольшого столика, более поздней эпохи, нежели их каминные братья, являющий собой милый уголок для неспешных вечерних бесед и игр. Тюдоровская шпалера, изображающая сцены псовой охоты, украшавшая каменную кладку стены напротив входа, переливалась яркими, не подверженными времени и пыли, красками. Высокие стройные окна были изящно задрапированы портьерами из ткани того же царственного цвета, что и подушки на мебели. Кованные высокие канделябры по углам гостиной с упитанными свечами и огромная люстра между тяжелыми балками потолка завершали спетый ансамбль помещения.
– Ужин будет готов через два часа, – проворковала миссис Харрисон. – Надеюсь, мистер Ранду, вы ничего не имеете против горячей ванны?
– О, миссис Харрисон, – проговорил я, восхищаясь ее прозорливостью, – я мечтаю об этом с самого Бристоля.
– Вот и прекрасно, – сделав знак слуге, она приказала ему, – Джеймс, проводите нашего гостя в его комнату и приготовьте ванну.
Чрезвычайно важный парень поклонился и пригласил меня следовать за ним.
Получив несказанное удовольствие от благоухающей лавандой водной процедуры, я надел свое лучшее платье (в моем понимании), и воспользовавшись услугами провожатого, спустился в гостиную.
В уже знакомой мне комнате я встретил своего товарища Харрисона, свежего и выбритого и в штатском платье, миссис Харрисон, а также молодого человека лет двадцати, которого мне хозяйка дома представила, как своего брата Уинстона. Я отметил удивительное сходство с миссис Харрисон.
За беседой время незаметно подкралось к ужину. Скрипнула лестница.
– А, зятек, прибыл, наконец, – послышался хрипловатый баритон.
Все посмотрели наверх. Вниз по ступеням неспешно спускался джентльмен, сильно хромая и опираясь на трость.
– Бросил меня на растерзание бессердечной девчонки, а сам поставил грот и adieu*, старая морская черепаха, – ворчал баритон, продолжая спускаться.
– Я рад видеть вас в добром здравии, сэр, – улыбаясь, сказал Харрисон и, приложив два пальца ко лбу, отдал ворчуну честь.
– Кой дьявол, «доброе здравие», приятель, – проскрипел джентльмен, спустившись, наконец, и пройдя к камину, опустился в кресло, – за полгода ни капли рома.
«Бессердечная девчонка», улыбаясь, подошла к нему и чмокнула его в щеку.
– Папочка, перестань ворчать, – прощебетала она, – у нас гость.
Пожилой джентльмен, – на вид ему было около пятидесяти девяти–шестидесяти лет, поднял на меня глаза, когда я вышел из тени почтительно поклонившись. Как врач я сразу отметил, что человек этот чудом выжил в свое время, попав, похоже, в чудовищную катастрофу. В памяти всплыл рассказ капитана Харрисона о пожаре на корабле. Отец прелестной леди, совершенно очевидно, в дни своей молодости отличался внешностью замечательной. Дьявольски красивые глаза, горделивый профиль и смуглая кожа. Теперь его когда-то черные волосы были густо покрыты сединой, морщины нещадно изрезали левую часть лица, а правая… Правая фактически исчезла под холодящим кровь шрамом, стянувшим в ужасающий адский узел и великолепную бровь, и веко, и ноздрю, и угол губ. Шрам уходил дальше от лица под кружевной галстук и, скорее всего, у старого моряка была искалечена вся правая часть тела, включая ногу, отсюда и хромота. Но блеск, замечательный огонек в глазах, уверил меня в том, что человек этот не сломлен, а душа его все также мятежна и беспокойна, как в дни молодости. И одет он был не абы как, а великолепно. (Чересчур, роскошно для простого семейного ужина; на его фоне мы с Харрисоном выглядели бродягами). Жюстокор* его синего атласа был расшит серебряным позументом, камзол и кюлоты цвета слоновой кости сидели на нем безукоризненно, – надо сказать, что сложён был сей джентльмен как языческий бог, – ноги обуты в туфли тонкой кожи под цвет кафтана с серебряными пряжками. В ухоженных руках, запястья которых утопали в тонком кружеве, он вертел трость красного дерева, увенчанную набалдашником из рубина.
Итак, мистер Гуилхем, ибо, как я понял, это был именно он, удостоил меня своим вниманием.
– Занятный экземпляр для исследования, не правда ли, мистер, – спросил он с усмешкой.
– Признаться, да, сэр, – ответил я, отдав должное его наблюдательности.
– А зятек–то молодец, – подмигнув мне, весело проговорил он, но я четко уловил нотки злого сарказма, – знает, что я люблю посолёней, побалуюсь нынче морской кровушкой.
Я обмер, хотя и понял, что старый «морской волк» шутит, а то, что он безошибочно угадал во мне моряка, уже не удивило.
– Папа! – воскликнула миссис Харрисон. – Не думаю, что доктор Ранду оценит твое остроумие по достоинству, ему не ведомы все тонкости глупых здешних сплетен и россказней.
– Боюсь, сэр, я жестковат, и не слишком вкусен, – добродушно отозвался я, обращаясь к шутнику, – как врач, гарантирую вам жестокие колики.
Он хмыкнул и протянул мне руку для пожатия.
– Доктор Ранду, как я понял? Приятно познакомится с человеком, которому чужды смущение и предрассудки, —произнес моряк, ладонь у него была сухая и крепкая. – Признаться, для меня было полной неожиданностью появление гостя в моем доме, где согласно всеобщему мнению, царит дьявольщина, а его хозяин крестник рогатого весельчака. Мое имя Гуилхем, а впереди можете вставлять все что угодно, капитан или мистер или старый негодяй, мне все равно.
– Позвольте, сэр, я остановлюсь на общепринятом «мистер» для начала, – сказал я, ничуть не стушевавшись, – а там видно будет.
Капитан Гуилхем засмеялся, и мне понравился этот смех, смех человека способного посмеяться над самим собой, но не позволяющего шутить с его человеческим достоинством. Мы вновь обменялись рукопожатием, на этот раз более энергичным и дружественным.
– Не знаю, как вы, господа, – произнес он, поднимаясь с кресла, (от меня не ускользнул тот факт, что ему при этом никто не помог. Вероятно, капитан Гуилхем был суров к тем, кто проявлял к нему жалость и вытекающую из нее заботу), – а я голоден, как тысяча адских бесов. Надеюсь, дочь моя, – с улыбкой обратился он к миссис Харрисон, – ты позволишь мне выпить немного вина?
– Всенепременно, батюшка, – нарочито смиренно произнесла леди, – но только немного, и только вина, и никакого рома.
За ужином царила оживленная обстановка. Говорили о музыке, о живописи и театре. Как я понял, мистер Гуилхем, большой ценитель искусств, позволяет себе приглашать из Лондона музыкантов и артистов для проведения творческих вечеров и домашних спектаклей. О политике не говорили вовсе, что меня чрезвычайно порадовало, ибо я, яростный противник подобных разговоров, считаю, как врач, разумеется, что беседы на сию тему за столом вредны для пищеварения.