Больше черного
Шрифт:
– Что ж, миссис Бэйс, – деловито произнес я, – помимо спасения жизни моей, вы еще спасаете мою мечту. С меня соверен.
Ее глаза радостно блеснули. Не алчно, а именно радостно. Судя по всему, добрую женщину тяготил груз информации, которым ей необходимо было поделиться. Похоже, сказывался замкнутый круг Латус–хилла, где разговоры на данную тему были перемолоты не один раз, и посему требовался необъезженный слушатель. Что-то подсказывало мне, что и еда, и вино, а теперь и свечи в безлунную ночь возникли неспроста. Это было нечто вроде мзды за мое внимание. Как не крути, со всех сторон выгода светила мне наияснейшая. Меня готовы были кормить,
В очередной раз я убедился, – зависимость человеческих судеб от обстоятельств, так или иначе сложившихся помимо людской воли не просто факт, а упрямый факт. Терзаемый подозрениями, что все происходящее с нами, было задумано кем–то, без нашего участия, и что даже человеческие сомнения и муки выбора заранее спланированы, я все же где–то в глубине души надеялся, что желания и поступки земных существ не столь руководимые и прослеживаемые. Причем, когда ты задумываешь нечто, неведомые силы либо становятся на твою сторону по какой–то странной прихоти и помогают во всем, подсылая и нужных людей, и подстраивая выгодные комбинации событий и даже погоду. Либо, вероятно заключая жестокое пари, низвергают на нас беды и страдания, чиня препятствия на дорогах, ведущих нас к заветной цели, дабы испытать и убедиться в находчивости и выносливости подопечных своих. Наблюдая за тем, как человеки выкручиваются из заданных ситуаций, придумывают, – уж, будьте уверены, фантазии им хватит, – новые задачи. Что же может сам человек и в чем смысл его земного существования, – вопросы, задаваемые в минуты отчаяния, когда не хватает сил и земля кажется адом и видится покой только в небытие, – вопросы, натирающие мозоли и раздражающие индивидов, склонных к примитивно–религиозному прочтению земных испытаний.
Неужели человек создан лишь для того, чтобы потешать небеса и преисподнюю? Чего ждут от него, одинокого и ищущего истины? Просветления? И сии экзерциции в воспитательных целях прописаны и ниспосланы, дабы человек не порастал духовным жирком?
Вывод напрашивался сам собой. Не знать бы нам прелести солнечного дня, если бы мы не ведали романтики лунного коварства. Мы не оценим белизны снега, пока не упадет на него ком сажи. Человек не особо сообразителен, вопреки бытующему мнению, ему требуется не один намек, и чем дальше, тем прозрачней, прежде чем он поймет, что вчера гроза всего лишь очистила воздух и дала возможность дышать полной грудью сегодня. Все очень просто, но такова людская порода, черное делать еще чернее, и считать, что белый лист нуждается в дополнении.
Часть 1
–1–
«Парк вокруг Уорбрук–холла уже наполнился утренними звуками. Птицы наперебой оглашали воздух нестройным пеньем, смешанным со стрекотом всевозможных букашек, напоминающим предконцертную разминку оркестра. Разогнав у благоухающего яблоневого цвета деловито жужжащих пчел, пухлый шмель втащил свое грузное тело в центр цветка, недовольно и зычно ворча…»
Эссе прохожего романтика
Стол был накрыт к завтраку, но, похоже, никто не торопился приступать к утренней трапезе, и столовая погружена была в звенящую тишину. Весеннее солнце, проникнув сквозь узкие высокие окна, резало пространство залы широкими золотыми лезвиями и где–то в гостиной покрытые пылью веков часы, выстукивая
В большой гостиной, подле внушительных размеров камина стояла навытяжку вся прислуга дома, изредка обмениваясь недоуменно–боязливыми взглядами.
В кресле с высокой спинкой, больше похожем на трон, восседал сэр Джонатан Седрик Гуилхем, лорд Уорбрук. Все в его облике, начиная с тщательно напудренного парика и заканчивая сверкающими пряжками башмаков, было безукоризненно. Сидел он прямо, демонстрируя свою идеальную осанку, время от времени, постукивая длинными перстами по подлокотнику, вырезанному в виде львиной лапы. Лорд Уорбрук, которому в ту пору еще не было сорока, мог бы считаться весьма привлекательным, если бы не суровые складки возле четко очерченных губ и уже наметившаяся глубокая морщина между густыми широкими бровями. Он был бледен, а взор его синих глаз холоден и непроницаем.
– Мисс Пирс, – произнес сэр Джонатан, вырывая взглядом из шеренги несчастных хрупкую девушку лет двадцати трех с вспухшими заплаканными глазами. – Каково Ваше жалованье?
Гувернантка всхлипнула. Лорд Уорбрук сыграл желваками, он терял терпение. Бедная девушка заметила это и, нелепо всплеснув рукой, будто хотела поправить волосы и передумала, пролепетала:
– Тридцать фунтов, милорд.
– Вы регулярно получаете свои деньги, мисс Пирс? – продолжил допрос сэр Джонатан.
– Да, – в почти обмороке прошептала девушка.
– Тогда, может, вы объясните мне, мисс Пирс, – обдавая бедную гувернантку ледяным взглядом, отчеканил милорд, – почему наш старший сын не спустился к завтраку нынче?
– Милорд, – взмолилась мисс Пирс, – накануне вечером, ровно в девять я принесла мистеру Гуилхему молоко, он выпил его и лег спать. Я сама гасила свечу и закрывала дверь. Я не понимаю… – Слезы помешали ей договорить.
– Перестаньте реветь, мисс, – громыхнул лорд Уорбрук. – У Вас предостаточно будет времени для рыданий тогда, когда Вы покинете этот дом без рекомендаций. С вами все ясно! Ступайте!
В момент, когда мисс Пирс торопливо удалялась, красивая статная дама поднялась с дивана, на котором она сидела все это время вместе с двумя детьми, мальчиком и девочкой лет семи и, сделав шаг вперед, остановила за руку, уходящую в слезах гувернантку.
– Милорд, – тихо произнесла она, – мисс Пирс не виновна в исчезновении Чарльза и не заслуживает столь несправедливого и жестокого обращения.
Лорд Уорбрук перевел взгляд на леди, приподняв удивленно одну бровь.
– Не знал, миледи, что Вы ходите в защитниках у челяди, – произнес он, и тон его не предвещал ничего хорошего. – Вам, дорогая, вообще не следовало вмешиваться в разговор, потому как благодаря вашей снисходительности, юный джентльмен попрал сыновний долг и оставил нас всех решать презабавную задачу, куда делся наш драгоценный мистер Гуилхем.
– Коль Ваш гнев привлекла я, милорд, – спокойно произнесла леди Уорбрук, – может, мы продолжим беседу без свидетелей.
– Отнюдь, сударыня, – небрежно оглядев кисть своей руки, отчеканил сэр Джонатан, – я намерен разобраться в этом деле при общем собрании, дабы впредь избегать подобных потрясений, а также я объявляю всем, как только мистер Чарльз найдется, снисходительности и поблажек не будет более. Я слишком был либерален и вот результат. Попрана дисциплина, всеобщая распущенность царит наряду с пренебрежением своими обязанностями.