Больше не приходи
Шрифт:
Он вызвал из своей избушки Валерика и сказал строго:
– Поручение тебе очень важное. Быстренько пойдешь по большой дороге на станцию. Позвонишь в Афонино, в милицию, и в город. Вот тебе телефоны. Эти – моего друга из угрозыска, рабочий и домашний, а этот – Слепцова, охранника Семенова. Расскажешь потолковее, что тут у нас произошло. Пойдешь один.
– А Егор? Вы же говорили, мы вместе пойдем... Чтобы не так боязно...
– Егор мне тут нужен.
– Вы его подозреваете?
– Нет, не подозреваю.
– Значит, вы знаете, кто... это сделал?
–
– Это... это не?..
– Она здесь ни при чем. Иди и не бойся. Больше неожиданностей не будет.
Валерик чуть не вприпрыжку побежал с горки к Ярилиным воротам, к мостику. Из сарайчика выскочил обескураженный Егор.
– Дядя Коля! Куда он? Без меня?
Самоваров затолкал его обратно, усадил на кровать.
– Чего орешь? Говорил же – не высовываться. Все! Финита этой комедии. Настя сейчас пойдет в Дом, а ты по наружной лестнице взберись наверх. Да, и ружье возьми.
У Егора округлились глаза и удивленной трубочкой сложился пухлый рот.
– Рот закрой, – скомандовал Самоваров. – Соберись. Дело серьезное, страшное. Сядь с ружьем наверху, у двери на внутреннюю лестницу, и слушай. Смотри, не засни! Если я тебя позову, выбегай, делай вид, что целишься. Только, ради Бога, не стрельни сдуру. Запомнил? Довольно будет и твоего мужественного вида.
Изумление Егора сменилось пылким интересом. Он согласно мотал головой, получая указания, и от нетерпения ерзал на лоскутном одеяле.
– Вы его нашли? – тихо спросила Настя. – Кто?
– Скоро все узнаешь. Шагай в «прiемную», устройся где-нибудь в уголке не слишком заметно и сиди. А ты, – Самоваров повернулся к Егору, – мухой наверх!
Егор сорвался с места и помчался к Дому такой хорошей, легкой, пригибистой рысью, что Самоваров невольно им залюбовался.
В Доме было темновато. Валька протопила печку, но уютнее не стало. Старые вещи уже не казались затейливыми и веселыми, они даже стали вроде крупнее – недовольная угрюмая толпа, мебельная богадельня. Настя ушла за шифоньер и заскрипела стулом, Самоваров уселся на полосатую оттоманку. Покатаев дремал в своем кресле. Оксана все так же покоилась на кровати, в ее руках сновала маникюрная пилочка. Даже Валька, всегда предпочитавшая кухню, уселась за рояль, поближе к печке. Самоваров знал: она торчала тут, чтобы никто ничего не стащил. И не из верности Кузнецову, точнее, его памяти, а из презрения к его гостям.
Тишина стояла препротивная, говорить было не о чем. Можно было слушать шлепки капель, сиплое дыхание недужных жестяных часов да раздающиеся иногда вдруг то скрип, то суставный хруст, то шорох – неизбежные звуки большого деревянного дома, невесть откуда берущиеся. Самоваров, радуясь сонному спокойствию, все же посматривал на свои часы, ужасно хотелось, чтобы все побыстрее кончилось. Но стрелки заленились, и казались такими же безжизненными, как циферблат дурацких эмалевых часов. Часы эти висели на стенке напротив и напоминали глупое круглое лицо. Стрелок на них не было вовсе, дырка посередине глядела носом, а декоративная гирляндочка чуть пониже – залихватской улыбкой. Все равно, надо высидеть, пока не вернется
Однако время шло, все было спокойно, и по расчетам, через часок можно было ждать гостей в фуражках.
И тут случилось то, чего Самоваров никак не ожидал. На верхней площадке лестнице, за дверью, послышались глухие звуки, голоса, наконец, дверь распахнулась, и на ступеньках появилась Инна. Была она вся в черном, прямая, бледная и решительная. С ее плеч драматически свисала черная шаль, причем не простая, а с какими-то художественными прорехами, сетками и неизбежной бахромой. Голос Инны вибрировал:
– Толик! Что за дела были у тебя вчера с Игорем Сергеевичем?
Покатаев сморщился:
– К чему эти сцены, Инна? Здесь, сейчас? Когда вообще все уже не важно?
– Нет, важно, – холодно возразила Инна. – Ты знаешь, я не люблю сплетен, шушуканья по углам. При всех, вслух скажи: ты был у Игоря заполночь?
Тут уж всполошился Самоваров. До чего эта выходка некстати! Обещала ведь тихо сидеть у себя. Как тут не понять Кузнецова и вечный его припев «чертовы бабы»! Какая муха ее укусила?
– Успокойтесь, прошу вас, – попытался отвратить худшее Самоваров. – В самом деле, Инна... Не надо!
– И вы, Николаша! – укоризненно воскликнула она. – Ведь сами мне обещали, сами всех выспрашивали, а теперь не надо?.. Он был, был ночью у Игоря! Я вспомнила!
– Ты что же, меня видела? – усмехнулся Покатаев.
– Не видела! Но знаю – ты там был!
– Телепатия? Второе зрение?
– Нет. Сигары твои! «Давидофф» пижонский! Там, на лестнице! Я даже засыпала, а все чуяла это амбре.
– Конечно, я единственный в мире курю «Давидофф»!
– Здесь – один. У меня сигареты с ментолом, у Вальки всякая дрянь. Ни Игорь, ни Семенов не курили. Может, Настя?
– Не курю. Тем более сигары, – помедлив, отозвалась та.
– Вот видишь! Ты там был, был, был!
– Так вот кто у нас Шерлоком-то Холмсом оказался, знатоком окурков! – засмеялся Покатаев. – Кто там только не был, на лестнице этой. Ты, Инна, несешь ахинею. Это Николаша всех подвигнул на сыщицкую стезю. Но мне надоело. Убили моего лучшего друга, а вокруг творится какая-то чертовщина, балаган. Сначала всех допекал этот мебельный самородок, теперь является пифия в ложноклассической шали. Всему есть предел! Вы как хотите, а я удаляюсь. Оксаночка, пошли, детка, пешком. Хоть милицию этим недоразвитым вызовем.
– Останьтесь, – тихо попросил Самоваров, – милиция скоро будет.
– Я не могу больше ждать. Да и что сделают ваши поселковые мегрэ? Запишут мою фамилию в школьную тетрадку? Вот вы и продиктуйте.
– Останьтесь, – повторил Николай. – Все-таки убит человек, считавшийся вашим лучшим другом...
– Вот я и еду сообщить вдове, – Покатаев бросил презрительный взгляд на Инну, – Тамаре Афанасьевне, о случившемся. И, кстати, вдовствующей невесте, Елизавете Дедошиной. Им-то надо знать.