Борьба с членсом

Радов Егор Георгиевич

Цмипкс дерьмом устремился к высшему. Хлюпая, он возопил в ужасе, моля обо всем. Низ его положения возжаждал возникшего небесного сранника. Хун взмахнул волшебной закорючкой, милостиво опустил Цмипкса и поковырялся в нем. Фон их игр покрылся алыми

крапинками. Цмипкс стал дырой.

Неожиданно Хун обратился большой желтоватой планетой, восоздав Цмипкса в виде точно такой же планеты, крутящейся рядышком. Он завертелся вокруг оси, убыстряясь и убыстряясь. Цмипкс кружился в другую сторону. Планеты были гладкими, словно чьи-то выбритые щеки. Хун приближался к Цмипксу, усиливая верчение. Цмипкс начал инстинктивно отступать. Хун ринулся вперед, замерев прямо перед Цмипксом, потом подтянулся к нему, чтобы они еле-еле коснулись друг друга. Прогремел катастрофический свист, переходящий в скрежет; искры пронизали космос. Хун, будто циркулярная пила, неотвратимо стал въедаться в Цмипксов грунт, выбрасывая его в окружающий черный простор в виде огромных глыб и пыли. Цмипкс отпрянул. Хун насел. Хун явно был тверже. Цмипкс

напрягся, пытаясь высвободиться, но Хун образовал позади него силовой заслон и еще резвее закрутился, внедряясь уже в планетную мантию, которая чавкающим заревом вылетала из-под Хуна. Цмипкс стал глобальным липким образованием и покрыл собою Хуна.

Хун дернулся вперед, и они врезались в комету.

— Вот оно!.. — удовольственно выпрел Хун, счастливо расправив щупики.

— Это — блюбовь? — хмуро тявкнул Цмипкс.

— Блюбовь.

— Скукота, — заявил Цмипкс.

— А так?

Хун стал средоточием вони, малюткой-капелькой на склизкой булькающей поверхности. Плюгаво дрожа, он мерзко зазеленел. Цмипкс бурым пятнышком лежал у красной ватки. Хун пикнул и упал на Цмипкса. Началась непреходящая ласка, взаимопроникновение, сдавленное тепло, чудесная вечность единой неги. Возникла шипящая лужица страсти. Дымок услад воспарял ввысь. Общая капля вонюче разрасталась, впитываясь краем в ватку. Все происходило блаженно-долго, будто здесь скрывалась дверь в счастливую страну, не сразу поддающаяся напору нашедшего. Наконец, они выкристаллизовались, образовав из себя игольчатый кремовый порошок. Сверху хлынула красная вязкая жидкость и утопила их, растворяя в себе, точно суровый сок рока.

— И это — блюбовь? — уныло спросил Цмипкс.

— Да! Да! — клюкнул Хун.

— Одно и то же, потуги на реальность.

— А если я стану зарей? Жуком? Жочемуком? Божеством? Припрыжкой? Кусачками? Ничем? Казуаром?

— Не ври, — заухмылялся Цмипкс.

— Как? Мы же — звезды! Для нас все возможно! Блюбовь — дар! Мы верим в Соль!

— Блюбовь скучна, — сказал Цмипкс. — Она не дает чувства истинной рвоты, подлиной склизкости, плотности. Зачем мне эта блюбовь, если я сам могу?

— Но так ты не можешь! — пыхнул Хун и кинулся к Цмипксу, мгновенно прижимая свой центр к его центру.

— Вот так, так, так… — хрюкотал он, елозя.

— А! — вздернул Цмипкс, резко отбрасывая Хуна.

— Ты что?… Это ж блюбовь! Все звезды…

— Поганая суета, — выжал Цмипкс. — Гнилая суть. Маразм!

— Как?

— Гной субстанции, — сказал Цмипкс. — Скучные сны.

— Чего же ты хочешь? — спросил Хун. — Может, мне расчетвериться…

— Нет. Кажется, я знаю.

— Ну, давай теперь ты меня, — добродушно зашонил Хун.

Цмипкс подхватил Хуна, скрутил его щупики и стремглав унесся. Он летел с ним над огромной желтой равниной, которой не было конца.

— Куда? — жалостливо дернулся Хун.

— Туда. Это — мочка.

— Сапожок Доссь?… Но зачем?… Мы ж — звезды, мы не зезды, мы же высш…

— Уткнись!! — рявкнул Цмипкс, пнув Хуна в центр.

Хун пычился, стараясь отодраться от сжавшего его Цмипкса. Цмипкс мрачно вцепился в него и падал в темно-желтую трубу, в конце которой виднелся приглушенный свет и неясные загадочные очертания. Труба расширялась, напоминая мистический туннель. Вдруг возник светлый выход, и они упали на каменистую желтоватую почву, замерев на ней, но как будто бы совершенно ее не касаясь.

— Что это? — в ужасе спросил Хун.

— Звезда! Точнее, Зезда. Здесь метан и жочемуки, — насмешливо ответил Цмипкс. — Сейчас ты увидишь подлинную блюбовь, ты — мешок озарений! Уть!

Вокруг них простирался пугающе-желтый гористый пейзаж, слегка фосфоресцирующий под мраком неба, в котором зияли яркие точки казуаров и изумрудно горели свалы двух Пулек. По грунту ползали четырехугольные прозрачные существа, с мерзским шумом засасывающие в себя редкие зеленые лужи. Они были гигантскими.

— Что это? — спросил Хун, озираясь. — Это — низ, прошлое, пыль! Сейчас мы — звезды! Зачем нам эта Звезда? Зезда?

— Уткнись, — сказал Цмипкс.

— Здесь нет блюбви. Звезда уже преображена, откуда это все? Это сделал ты?

— Я провел тебя через мочку, — самодовольно объяснил Цмипкс. — Теперь мы в настоящем мире. Я не знаю, почему я сюда пришел, но я чувствую, что я хочу… Я так хочу… Стой! Вот он!

— Кто? Что значит "настоящий мир"? Вот этот кал, что ли, настоящий мир? А Звезда?

— Вот Звезда. И вон там моя блюбовь…

Хун зыркнул во все стороны и обнаружил под камешком притаившееся небольшое зеленое существо, похожее на длинную тонкую ножку со шляпкой, на которой был красный квадратик. Это существо замерло в своем укрытии и думало:

— Яж, яж, яж, яж.

Тут раздался резкий всплеск. Это Цмипкс обратился тяжелым, расширяющимся кверху сосудом.

— Ты что делаешь? — заукоризнил Хун. — К чему это одерьмвление? Полетели лучше в свободный стук…

— Уззззь!! — издал Цмипкс и вдруг, резко подпрыгнув, бросился на камешек, за которым сидело Яж.

— Что это?… — поразился Хун, приподнимаясь над поверхностью. — Ты так пал… Так мерзко скачешь, ты…

Сосудообразный Цмипкс склонился над замершим Яжем, втянул в себя его шляпку и гулко заурчал. Яж дергалось, пятаясь освободиться, но Цмипкс засасывал его все глубже и глубже. Наконец зелено-желтое основание Яж скрылось в Цмипксе. Выпустив из своего зева коричневый дымок, Цмипкс что-то громко протрубил и резво отпрыгнул от камешка.

— Ты его умял!.. — сраженно воскнул Хун, отлетая. — Но это же древняя дрянь! Нельзя же! Ты же звезд! Эй! Цмипкс! Цмипкс!

Цмипкс-сосуд что-то просусонил и запрыгал в сторону пыльного хмурого холма.

— Он одуел, — вымыслил Хун, уничтожая холм. — Надо кого-нибудь звать.

Тут же появились Чсмит и Тьюбющ.

16

Вне времени, как всегда, в посверкивающей, охваченной грозными радугами залищи начался всезвездный, чудный судзуд. Тьмы звездов всех обличий лучисто парили там, словно духи высших озарений, или пятна мировой сути. Внизу был бездонный провал, похожий на внешний вселенский мрак, вверху было ослепительное престольное зарево, переходящее в вечный свет. Звезды посреди, будто скопище божеств, сияли, как таинственные, запредельные верховные существа, явившиеся, чтобы творить формы и великолепия; их щупики шевелились, словно всемогущие руки демиургов, держащие изначальный хаос. В центре был Пол, и его центр пульсировал благодатью гнева, как глаз праведного воина; его псевдомилостивый перст ангелоподобно летал над его мудронимбным оком, будто великое знамение, и его облик был жуток и ослепителен, словно миг веры.