Боярин
Шрифт:
– Упросим ее, чтобы с нами осталась! – громко выкрикнул один из послушников Звенемира.
– Идите, люди добрые, – тихо, словно из последних сил, прошептал ведун и заплакал еще сильнее. – Идите к княгине. Бросайтесь ей в ноги. Умоляйте, чтоб не покидала нас, не то беда на Русь нагрянет.
– Все вместе пойдем! – кричал послушник.
И люди к выходу потянулись, но я на их пути встал, а за моей спиной Претич воинов своих выставил, и ратники щиты сомкнули.
– Погодите-ка, люди! – раскинул я руки. – Погоди, Звенемир!
– Чего тебе, Добрын, надобно? – насторожился ведун. – Зачем народ останавливаешь?
– Да вот сдается мне, что напутал ты в своих предсказаниях.
– Как это напутал? – Дородная баба на меня недобро посмотрела.
– А вот так, – услышал я голос Любавы.
Растолкала она толпу, вперед вышла, бесстрашно руки в бока уперла.
– С чего это ты взял, что страсти-напасти на землю эту приспеют? И при чем тут княгиня наша?
– Так ведь то Вещун напророчил! Ты же сама видела.
– Я видела, – сказала Любава, – что птица от зерна не отвернулась, а это к урожаю богатому. Что водой побрезговала, а значит, жажда ее не мучила и засухи этим летом не будет. Что голос она подала, навье семя распугивая. И, даже головы лишившись, резво побежала, так это к дороге удачной.
– Врешь ты все. Врешь! – закричал Звенемир. – Не верьте ей, люди!
– А может, тебе верить? – откуда ни возьмись вынырнула Велизара. – Я тебя рогач попросила отыскать, так и то не смог. А Любава сразу сказала, где пропажа моя лежит.
– И полоумному она помогла, – сказал купец и мешочек с солью за пазуху спрятал. Вон же он стоит, живой и здоровый.
– Я ее знаю! – крикнул кто-то. – Она Берисавина дочь. Они меня от злой лихоманки вылечили. И еще немало народу исцелили. Я скорее ведьме поверю, чем Звенемиру.
– Всем отступникам кара Перуном уготована, – понял ведун, что задумка его прахом пойти может.
– Будет тебе народ-то стращать, – сказал Глушила и навстречу Звенемиру шагнул.
Остановился народ. Призадумался. Никак в толк не возьмет, на чьей стороне Правь. Кто-то ведуну верит, а кому-то Любавино толкование ворожбы петушиной больше по нутру пришлось. А тут еще конюший вступился.
– Вот и я тоже сомневаюсь, – Кветан из-за спины молотобойца голос подал. – Чего это ты тут жуть на православных нагоняешь?
Не ожидал такого поворота ведун, растерялся даже, глаза рукавом утирать стал, а Глушила на него насел, чтоб старик опомниться не успел:
– Ты же у нас ведун главнейший. Сам же говорил, что с Перуном Покровителем каждую ночь беседуешь, так и потолкуй с ним, чтобы нас невзгоды с бедами стороной обошли. Или кишка тонка?
– Да как ты, смерд паршивый, мне указывать смеешь, как мне с Покровителем разговоры вести?! – зыркнул сурово Звенемир на молотобойца.
– Ой, боюсь, боюсь… – засмеялся тот. – Люди добрые! – обернулся он к народу. – Нам ведун ужастей напророчил, трепета и боязни нагнал, а скажи-ка, Звенемир, если ты грядущее видишь, что дальше-то будет?
– А дальше, – зло сказал ведун, – тебя, пса шелудивого, покарает грозная десница того, кто все видит и безнаказанным такое посрамление слуге своему верному оставить не может, – и в ладоши звонко хлопнул.
Ахнул народ и от Глушилы попятился.
– Не сметь! – голос конюшего раздался.
Смотрят люди – Кветан на послухе, том, что громче всех народ на Гору идти подбивал, повис, а у парня ретивого нож в руке зажат.
– С оружием на капище? Как же можно такое? – громко сказал кто-то.
– Совсем ведун ополоумел! – Дарена крикнула.
– Значит, десница, говоришь… – презрительно Глушила на ведуна посмотрел. – А вот и не угадал, – отобрал он нож у послуха и в кольцо согнул. – Пойдемте, люди, праздновать, – крикнул он притихшей толпе, – а то костры прогорают, а еще через них никто не прыгал.
– И то верно, – раздался звонкий мальчишеский голос. – Я на праздник спешил, думал, колеса огненные уже катать начали, а тут, смотрю, не больно-то весело.
– Каган… каган вернулся… – пронеслось по толпе.
– Я же как лучше хотел, – вздохнул Звенемир. – Видать, и вправду стар я стал. Ошибся в своем предсказании, – а потом на послушника взглянул строго: – За то, что нож на капище принес, быть тебе биту!
– Здорово, Добрын, – помахал мне каган рукой издали. – Видишь, как обещался, так и успел.
Поклоном я Святославу ответил, а тот уже девку подначивает:
– Пошли-ка, милая, колесики покатаем, – и на меня оглянулся. – Так ты идешь или нет?
– Сейчас я! – крикнул я ему вдогонку.
– А Свенельд с тобой ли? – Дарена к кагану подошла.
– Нет, нянька, – ответил ей Святослав. – Он во Пскове пока нужен. Кланяться тебе велел и просил, чтоб поберегла ты себя…
Скрылись они в темноте, а за ними и остальные потянулись. Быстро народ с капища ушел. На берегу уже костры вспыхнули, песни да музыка веселая послышалась. Только мы с ведуном на капище остались.
– Пересудов теперь много будет, и надолго запомнят люди, как они Купалу праздновали, – сказал Звенемир. – А ты-то чего остался?
– Да вот, – протянул я ему тушку петушиную. – Отдать тебе хотел. Чуть совсем Вещуна не затоптали.
– Ну, давай, – протянул старик руку. – Я его на краде спалю, чтоб было чем богам насытиться.
– Все спросить тебя хотел… – сказал я, когда ведун у меня петуха взял и к жертвеннику пошел тяжело.
– Чего еще? – бросил он сурово.
– И отчего ты Ольгу задержать хотел?
– А ты не понял разве? – положил ведун кочета на краду, соломой и ветками его обложил, запалил огонь, и паленым завоняло.