Боярин
Шрифт:
– Да, Анастасий, ступай, – поддакнул мальчишка.
И вот теперь в тиши любимой библиотеки, среди старинных свитков и тяжелых книг, сидел Анастасий, погруженный в невеселые размышления, и клял грешную девку за то, что она поставила его в такое неловкое положение.
Думал проэдр. Решал, как же ему сухим из воды выбраться, и не находил пока выхода. И от этого плохо ему было. До тошноты плохо. Но тут в библиотеку, задыхаясь от бега по крутой лестнице, влетел до смерти перепуганный Митрофаний, и пришлось проэдру думы свои на время отложить.
– Господин, – побледневший куропалат низко склонился перед проэдром. – Беда, господин!
– Что там еще стряслось? – Анастасий вздрогнул, опасаясь, что о заговоре уже стало известно императору.
– Из
– Что?! – Все дурные мысли вмиг вылетели из головы проэдра.
– Русы! – выдохнул Митрофаний.
– Императору доложили?
– Нет еще.
– Как пропустили?!
67
Акрит – воин византийской пограничной стражи.
– Туман.
– Кто был в карауле?
– Вигла Юлия.
– Юлия отстранить и взять под стражу. – Проэдр словно очнулся от сна, вспомнив, что он второй после императора человек в империи. – Созвать синклит [68] , поднять по тревоге банду [69] Среброгрудых и когорту Бессмертных [70] , послать василика [71] к Никифору Фоке [72] , приказать словом Парфирогенета, чтобы Фока отправил два легиона гоплитов [73] на защиту столицы, а я немедля еду в Перу [74] . Хочу сам посмотреть на этих русов.
68
Синклит – собрание высших сановников Византийской империи
69
Банда – отряд в 200-400 пеших воинов
70
Бессмертные – тяжеловооруженная, закованная с головы до ног в броню, кавалерия. Подчинялась непосредственно императору
71
Василик – императорский вестник; посол
72
Никифор Фока – знаменитый военачальник, а впоследствии император Византии
73
Гоплит – тяжеловооруженный пехотинец
74
Перу – сторожевая крепость на берегу залива Золотой Рог
– А император? – Митрофаний уже успокоился и теперь острым стилом записывал на вощеной дощечке распоряжения проэдра.
– Ему я доложу позже. Может быть, все не так уж и страшно, как нам кажется на первый взгляд, – и проэдр решительно направился к подъемной махине.
Чертыхнулся раб, вздохнул тяжко, со скамейки своей поднялся, перекрестился поспешно, каясь в несдержанности языка своего, и вновь заскрипело плохо смазанное колесо.
Соленый ветер холодил лицо проэдра Анастасия. Он стоял на забрале крепостной стены, вглядывался в серую дымку, накрывшую Золотой Рог, и понимал, что его опасения не были напрасны.
Ветер подул сильнее, унес к небесам остатки утреннего тумана и обнажил бирюзовую гладь залива. С высоты каменной твердыни проэдру стали хорошо видны вражеские корабли. Стройной колонной они заходили в тихие воды гавани.
Их было около тридцати. Они не таились и уверенно двигались вперед, подгоняемые попутным ветром. Пестрые пузыри плотно натянутых парусов напоминали Анастасию упругие груди продажных женщин,
– Пожалуй, нужно было велеть Фоке прислать три легиона, – сказал Анастасий ветру.
Я даже представить себе не мог, что на белом свете могут быть такие города.
Скрипнула мачта, едва сдерживая непослушный парус, ветер зазвенел натянутым канатом, мягко ударил волной в корму, и наша ладья наконец-то выбралась из рассветной дымки на чистую воду. Я что-то хотел сказать кормчему, но так и застыл, раскрыв от удивления рот.
Царь-город появился внезапно, едва мы миновали две небольшие каменные крепости, стоявшие на противоположных берегах у входа в залив. Словно огромный усталый зверь, он разлегся у Океян-Моря и лениво взирал на этот бренный мир. Сказать, что город меня поразил, это значит не сказать ничего. Он раздавил меня. Так хозяин леса медведь, пробираясь сквозь буреломную чащу, давит бедолагу-муравья, даже не замечая этого. Он был велик. Больше любого, виденного мною поселения людей. Каждое из утопающих в зелени предместий было гораздо больше Киева. Мне с ладьи были видны белые, словно облака, дворцы, окруженные садами и рощами, широкие каменные лестницы, поднимающиеся от берега вверх, широкие торжища, укрытые навесами от летнего зноя, а над всем этим великолепием непостижимо и волшебно реял громадный синий полукруглый шатер. Лучи утреннего солнца играли на гладкой поверхности, искрились драгоценным сиянием и сводили с ума яркой, неземной красотой.
– Что, Добрын, – ухмыльнулся Рогоз, – язык проглотил?
– О, боги! – пришел я в себя. – Неужто такое возможно?
– Ничего, – сказал старик. – Я в первый раз тоже глазам поверить не мог, а потом обвыкся.
– Там василис живет? – показал я на чудный шатер.
– Нет, – ответил Рогоз. – Это дом бога ромейского. А дворец василиса во-он там. Смотри чуть правей.
– Велик бог у ромеев, если такими чудесами владеет, – сказал кто-то из гребцов.
– Так ведь дом-то не он, а люди строили, – сказал кормчий и поежился. – Что-то народа на берегу не видно. Не к добру это. Всем быть наготове! – крикнул он, чтоб его слышали все. – Нагиб, давай-ка в воду сигай. Плыви до второй ладьи, скажи Претичу, что мы к берегу поворачиваем, пусть на всякий случай исполчатся. Не нравится мне эта тишина.
Мальчишка Нагиб прыгнул через борт, шумно плюхнулся в волны и быстро поплыл к шедшей вслед за нами ладье. Через мгновение он уцепился за опущенное весло и лихо вскарабкался наверх.
– Эх, не выспался я нынче, – зевнул Рогоз. – Ромодан, – взглянул он на кормчего, – к Маме [75] притулимся?
– Туда, – кивнул Ромодан. – Небось, монахи не прогонят. Ветрило долой, – распорядился он. – Левый борт весла в воду. О, Велес Премудрый, помоги и оборони. Нале-гай!
75
Мама – монастырь Святого Мамонта
Едва наша ладья царапнула бортом о доски причала, как на площадь перед воротами высыпали вооруженные люди. Прикрываясь большущими тяжелыми щитами, они выстроились вдоль белокаменной стены монастыря и замерли, выставив перед собой длинные копья.
– Что-то неласково нас ромеи встречают, – проворчал Рогоз.
– А ты чего хотел? – тихо сказал Ромодан. – Мы же незваными гостями явились, вот и опасаются.
– Разобрать щиты! Мечи и топоры к бою! – это Претич гриднями распоряжается, значит, и их ладья уже вот-вот причалит.
– Погодите! – крикнул я. – Никому на берег не сходить! В драку не лезть! – А сам через борт перебрался и на землю твердо встал.
Медленно, чтобы ромеи видели, я вынул меч из-за пояса, поднял его над головой, а потом отбросил за спину. Стукнул клинок обо что-то глухо.
– Ах, чтоб тебя… прямо по макушке попал, – услышал, как Рогоз изругался, но оборачиваться не стал, в другой раз расторопней будет.
Постоял я немного, а потом шаг вперед сделал. Ромеи не пошевелились – уже неплохо – сразу в бой не ринулись, так, может, все обойдется еще.