Бойцовский клуб (перевод Д.Савочкина)
Шрифт:
Раствор щёлока в воде может растворить деревянную ложку.
Смешанный с водой, щёлок нагревается более чем до двухсот градусов, и с такой температурой он жжет тыльную сторону моей ладони, и Тайлер кладёт пальцы своей руки на мои пальцы, наши руки прижимаются к моим окровавленным штанам, и Тайлер говорит, чтобы я обратил на то, что происходит, особенное внимание, потому что это — величайший момент моей жизни.
— Потому что всё, что было до сейчас — это история, — говорит Тайлер, — и всё, что произойдет после сейчас — это история.
Это
Щёлок, оставшийся на руке в точности по форме Тайлеровского поцелуя — маленький костёр, или раскалённое железо, или атомный взрыв на моей руке в конце длинной — длинной дороги, которую я представляю себе уходящей вдаль на много миль. Тайлер говорит мне вернуться и оставаться с ним. Моя рука уплывает и становится крошечной где-то на краю горизонта в конце дороги.
Представьте себе всё ещё горящий огонь, за исключением того, что сейчас он где-то за горизонтом. Закат.
— Вернись к боли, — говорит Тайлер.
Это похоже на направленную медитацию, которую используют в группах поддержки.
Даже не вспоминай слово боль.
Направленная медитация работает для рака, должна сработать и для этого.
— Посмотри на свою руку, — говорит Тайлер.
Не смотри на свою руку.
Не думай о слове палёная, или плоть, или ткань, или обуглившаяся.
Не слушай собственный крик.
Направленная медитация.
Ты в Ирландии. Закрой глаза.
Ты в Ирландии летом после окончания колледжа, и ты пьёшь в пабе возле замка каждый день автобус набитый английскими и американскими туристами приезжает чтобы поцеловать камень Бларни.
— Не выключай это, — говорит Тайлер, — мыло и человеческие жертвы идут рука об руку.
Ты выходишь из паба в потоке мужчин, идёшь сквозь нанизанную влажную автомобильную тишину улиц где только что прошёл дождь. Сейчас ночь. Пока ты не дойдёшь до замка камня Бларни.
Полы в замке насквозь прогнили, и ты взбираешься по каменным ступеням и темнота становится всё глубже и глубже со всех сторон с каждым шагом наверх. Все молчат во время восхождения в традициях этого маленького акта восстания.
— Слышишь меня, — говорит Тайлер, — открой свои глаза.
— В древние века, — говорит Тайлер, — человеческие жертвоприношения совершались на холме над рекой. Тысячи людей. Слышишь меня. Совершались жертвоприношения и тела сжигались в погребальном костре.
— Ты можешь рыдать, — говорит Тайлер, — ты можешь побежать к раковине, и налить воды себе на руку, но прежде ты должен принять, что ты глуп и что ты умрёшь. Посмотри на меня.
— Однажды, — говорит Тайлер, — ты умрёшь, и пока ты не поймёшь это, ты для меня бесполезен.
Ты в Ирландии.
— Ты можешь рыдать, — говорит Тайлер, — но каждая слеза, упавшая на хлопья щёлока на твоей коже, оставит там сигаретный ожог.
Направленная медитация. Ты в Ирландии летом после окончания колледжа, и может быть именно там ты впервые захотел анархии. Годы до твоей встречи с Тайлером Дарденом, до того, как ты впервые помочился в creme anglaise, ты научился маленькому акту восстания.
В Ирландии.
Ты стоишь на площадке на вершине лестницы замка.
— Ты можешь налить уксуса, — говорит Тайлер, — чтобы нейтрализовать щёлок, но прежде ты должен сдаться.
«После того, как сотни людей были принесены в жертву и сожжены», — говорит Тайлер: «толстый белый слой смывало с алтаря, вниз по холму в реку».
Прежде ты должен коснуться дна.
Ты на площадке в замке в Ирландии и бездонная тьма начинается за краем площадки, и перед тобой, во тьме на расстоянии вытянутой руки каменная стена.
— Дождь, — говорит Тайлер, — падал на остатки погребального костра год за годом, и год за годом людей сжигали, и дождь просачивался сквозь обугленное дерево, чтобы превратиться в раствор щёлока, и щёлок смешивался с перетопленным жиром человеческих жертв, и толстый белый слой мыла смывало с основания алтаря вниз по холму в реку.
И ирландцы вокруг тебя с их маленьким актом восстания в этой тьме, они шагают к краю площадки, и останавливаются на краю бездонной тьмы и мочатся.
И один из них говорит: «вперёд, помочись своей весёлой американской мочой, ценной и жёлтой с обилием витаминов. Ценной и дорогой и выброшенной на фиг».
— Это величайший момент в твоей жизни, — говорит Тайлер, — а ты где-то далеко пропускаешь его.
Ты в Ирландии.
О-о, и ты делаешь это. О-о, да. Да. И ты слышишь запах аммиака и дневной нормы витамина В.
«Там, где мыло смывало в реку», — говорит Тайлер: «после тысяч лет умерщвления людей и дождя, древние люди обнаружили, что их одежда становится чище, если они помоются в этом месте».
Я мочусь на камень Бларни.
— Господи, — говорит Тайлер.
Я мочусь в собственные черные брюки с засохшими потёками крови, которые не переносит мой шеф.
Ты в снятом доме на Пейпер Стрит.
— Это что-то значит, — говорит Тайлер.
— Это знак, — говорит Тайлер. Тайлер просто набит полезной информацией. «Культуры, в которых не было мыла, — говорит Тайлер, — использовали свою мочу или мочу своих собак, чтобы постирать свою одежду или помыть волосы, из-за мочевой кислоты и аммиака».
Здесь запах уксуса, и огонь на твоей руке в конце длинной дороги, уходящей вдаль, гаснет.
Здесь запах щёлока, выжигающего широкую форму твоих пазух, и тошнотворный больничный запах мочи и уксуса.
— Это было правильно, убить всех тех людей, — говорит Тайлер.
Тыльная сторона твоей ладони распухла красной и лоснящейся парой губ в точности по форме тайлеровского поцелуя. Вокруг поцелуя разбросаны пятнышки сигаретных окурков от чьего-то плача.
— Открой свои глаза, — говорит Тайлер, и его лицо блестит от слёз. — Поздравляю, — говорит Тайлер, — Ты на шаг приблизился к касанию дна.