Бойцовский клуб (перевод Д.Савочкина)
Шрифт:
Как насчёт этого? Он трясёт бумажкой у меня перед носом. Как я думаю, спрашивает он, что он должен сделать с работником, который тратит время компании на какой-то детский фантастический мир. Если бы я был на его месте, что бы я сделал?
Что бы я сделал?
Дыра у меня в щеке, чёрно-синие круги у меня вокруг глаз и распухший красный шрам от тайлеровского поцелуя, фотография фотографии фотографии.
Подумайте.
Зачем Тайлеру понадобилось десять копий правил бойцовского клуба?
Коровы Хинду.
«Что бы я сделал», — говорю я, — «это был бы очень осторожен
Я говорю: «похоже, что это написал какой-то опасный психопат-убийца, и этот крышотёчный шизофреник в любой момент во время рабочего дня может перейти границу, и начать бегать от кабинета к кабинету с полуавтоматическим газо-отводным карабином „Армалит AR-180“.
Мой шеф просто смотрит на меня.
«Этот парень», — говорю я, — «наверное каждую ночь у себя дома занят тем, что с помощью маленького напильничка делает насечки на каждой пуле. Он делает это для того, чтобы однажды утром, когда он покажется на работе и всадит пулю в своего ворчливого, занудного, мелкого, вечно ноющего, жопосраного говнюка шефа, эта пуля прошла сквозь всю начинку, и начертила внутри тебя цветок пули дум-дум, разорвала всё колоссальное содержимое твоих вонючих кишок и вышла через спину». Представьте себе вашу кишечную чакру открывающейся замедленным взрывом забитого сосисками тонкого кишечника.
Мой шеф убирает бумажку от моего носа.
«Вперёд, — говорю я, — почитайте ещё».
«Серьёзно, — говорю я, — это звучит интригующе. Продукт совершенно больного разума».
И я улыбаюсь. Маленькая жопоподобная дыра в моей щеке с рваными краями всё такая же сине-зелёная, как собачьи дёсны. Туго натянутая кожа вокруг распухших глаз кажется вскрытой лаком.
Мой шеф просто смотрит на меня.
«Позвольте вам помочь», — говорю я.
Я говорю: «четвёртое правило бойцовского клуба — один бой в одно время».
Мой шеф смотрит на правила, затем смотрит на меня.
Я говорю: «пятое правило — без обуви и рубашек во время боя».
Мой шеф смотрит на правила, затем на меня.
«Может быть, — говорю я, — этот совершенно больной хуй использует карабин „Игл Апаче“, потому что у „Апаче“ тридцатизорядный магазин, и весит он всего девять фунтов. В „Армалите“ магазин всего пятизарядный. С тридцатью патронами наш совершенно охуевший герой может пройти по струне до конца, выловить всех вице-президентов и ещё оставить по пуле на каждого директора.
Слова Тайлера вылетали из моих уст. А я был таким милым парнем.
Я просто смотрю на своего шефа. У моего шефа голубые-голубые, васильково-голубые глаза.
«У полуавтоматического карабина „J & R 68“ тоже тридцатизарядный магазин, и он весит всего семь фунтов».
Мой шеф просто смотрит на меня.
Это страшно, рассказываю я. Наверное, это кто-то, кого он знает долгие годы. Наверное, этот парень всё про него знает, где он живёт, где работает его жена и какой дорогой его дети ходят в школу.
Это чудовищно, и вместе с тем очень, очень скучно.
И на кой чёрт Тайлеру понадобилось десять копий правил бойцовского клуба?
О чём я совсем не обязан был говорить, это о том, что я знаю о кожаных салонах, провоцирующих
Я знаю о реостате системы кондиционирования, который нагревается так сильно, что воспламеняет дорожные карты у вас в бардачке. Я знаю, сколько людей сгорело заживо из-за вспышки в топливном инжекторе. Я видел, как людям отрезали ноги по колено, когда турбонасос взрывался и пробивался сквозь противопожарную перегородку внутрь пассажирского салона. Я выезжал в поля, где видел дотла сгоревшие автомобили, и видел отчёты, где в графе «ПРИЧИНА АВАРИИ» значилось «неизвестна».
«Нет, — говорю я, — это не моя бумажка». Я беру бумажку двумя пальцами и вырываю её из его рук. Краешек бумаги должно быть распорол ему большой палец, потому что его рука сразу взлетела ко рту, и он начал усиленно сосать с широко открытыми глазами. Я скатываю бумажку в шарик и швыряю её в мусорную корзину возле моего стола.
«Может быть, — говорю я, — вам не стоит тащить ко мне весь мусор, который вы подбираете».
Воскресный вечер, я иду на «Вернувшихся Мужчин Вместе», и подвал Троицкой Епископальной практически пуст. Только Большой Боб, и я пришёл еле волоча ноги, с каждой мышцей скрученной и раскрученной, но мое сердце всё ещё стучит, и мысли проносятся в голове маленьким торнадо. Это бессонница. Целую ночь твои мысли носятся в воздухе.
Всю ночь напролёт ты задаёшь себе вопрос: «Я уже заснул?», «Я вообще спал?» Хвала богам, руки Большого Боба вытягиваются из рукавов его футболки, набитой мускулами и такой твёрдой на вид. Большой Боб улыбается, он очень рад меня видеть.
Он думал, что я умер.
«Да, — говорю я, — я тоже».
— Что ж, — говорит Большой Боб, — у меня хорошие новости.
«Где все?»
— Это и есть хорошие новости, — говорит Большой Боб, — группу распустили. Я пришел сюда просто на случай, если заглянет кто-нибудь, кто не знает.
Я падаю с закрытыми глазами на один из мягких сборных диванов.
— Хорошие новости в том, — говорит Большой Боб, — что есть новая группа, но первое правило этой группы — я не должен о ней говорить.
О-о.
Большой Боб говорит:
— И второе правило этой группы — я не должен о ней говорить.
О-о, твою мать. Я открываю глаза.
Блядь!
— Эта группа называется бойцовский клуб, — говорит Большой Боб, — и она собирается ночью каждую пятницу в заколоченном гараже за городом. В четверг ночью есть другой бойцовский клуб, который собирается в гараже ещё ближе.
Я не слышал ни об одном из этих мест.
— Первое правило бойцовского клуба, — говорит Большой Боб, — ты не говоришь о бойцовском клубе.
Среда, четверг и ночь пятницы Тайлер — киномеханик. Я видел квитанцию его зарплаты на прошлой неделе.
— Второе правило бойцовского клуба, — говорит Большой Боб, — ты не говоришь о бойцовском клубе.
В субботу ночью Тайлер ходит в бойцовский клуб вместе со мной.
— Только два человека на один бой.
В воскресенье утром мы приходим домой избитые и спим до полудня.