Брат по крови
Шрифт:
Когда мы миновали очередную кручу, Смирных остановил группу и объявил привал. Бойцы сели прямо в снег.
— Покурить бы, — послышался совсем рядом чей-то негромкий голос.
— Нельзя, — раздалось в ответ.
— Знаю, но так хочется…
Угрюмые мальчишеские лица, в них ни кровинки. Устали. Сейчас бы назад, в натопленные палатки, но раньше чем через три дня мы не вернемся. Во всяком случае, сухой паек нам выдали именно на такой срок. Бойцы стали доставать из вещмешков тушенку и сухари — надо было подкрепиться. Я тоже достал консервы,
— Закончим здесь — и домой! — долетело до меня. Какой-то боец явно продолжал прерванный походом разговор.
— Ты что, контракт не будешь продлевать? — спросил другой голос.
— Да на хрена мне это нужно! Меня дома ждут.
— А меня, что ли, не ждут?
— Ну и ты мотай, когда закончится контракт.
— А воевать кто будет?
— Пусть генералы наши воюют, — усмехнувшись, сказал первый боец.
— Нехорошо говоришь, — сказал ему второй. — Нечестно это. Надо добить «чехов».
— Вот и добивай, а я в свою родную Сызрань поеду.
— Слушай, так ты из Сызрани? — раздался еще один голос. — Ты там случайно такую Наташу Дроздову не знаешь? Нет? А Настю Рыбникову? Тоже нет?
— Кто о чем, а вшивый о бане, — усмехнулся кто-то.
— Не о бане, а о бабах, — поправили его.
— А о чем же на войне говорить, как не о бабах? — сказал кто-то из бойцов. — Вот вернемся домой — о войне будем говорить.
— Еще вернуться нужно, — сказали ему.
— Вернемся, куда мы денемся…
— Нагадали козе смерть, а она все пердь да пердь…
В ответ сдавленный смех.
— Эх, хорошо-то как сейчас на гражданке, — послышался мечтательный голос. — У нас на стадионе по вечерам каток работает, музыка играет, в буфете вино продается.
— А где это у вас? — поинтересовался кто-то.
— В Сибири.
— А у нас раньше каток был, а потом его не стало. Скучень по вечерам.
— Раньше, раньше, — передразнил хриплый нервный голос. — У меня тетка в таких случаях говорит так: вспомнила бабка, як дивкою была.
— Твоя тетка что — хохлушка?
— Сам ты хохол!
— Братцы, а отчего это хохлы против нас воюют, а? — услышал я вдруг. — Помните, в прошлый раз мы трех таких гадов взяли под Урус-Мартаном? А еще братья-славяне называются.
— Тамбовский волк тебе брат, понял?
— Кончай трепаться, лучше по сторонам смотри, — услышал я чей-то недовольный голос. Это был кто-то из сержантов.
Возникла пауза. В наступившей тишине было слышно, как бойцы царапают алюминиевыми ложками дно консервных банок и как они с аппетитом чавкают, поглощая замерзшую на морозе говядину.
Потом мы снова шли. День клонился к вечеру, а мы все блуждали в горах. Черт возьми, да куда же этот капитан нас ведет? — обреченно подумал я. А он, оказывается, вел нас в обход какого-то селения. Таким образом он собирался отрезать все пути для отступления боевиков в случае, если мы их там обнаружим. Но до места мы не дошли. Когда мы уже были почти у цели, неожиданно где-то справа от нас, там, где над узкой тесниной поднималась цепь невысоких, но крутых гор, раздались выстрелы. По тому, насколько плотно велся огонь, мы поняли, что идет настоящий бой. Смирных тут же сменил направление движения.
— Бегом арш! — послышалось впереди, и мы побежали.
Мы бежали тяжело и обреченно. Мы не знали, что с нами будет через пять, десять, пятнадцать минут, и нам казалось, мы убегали в вечность.
— Бегом, бегом! — тревожно звучало впереди, и мы бежали.
А выстрелы становились все отчетливее, а это означало, что мы были уже совсем рядом с целью. Смирных махнул рукой, и наша группа, рассыпавшись, образовала боевую цепь. Теперь мы готовы были сражаться. Мы лезли в гору, туда, где звучали выстрелы. Было тяжело, мы задыхались, наши подошвы скользили по снегу, мы падали вниз, потом вставали и снова пытались забраться на гору. Мы хватались за деревья, за ветки кустарника, мы ползли на карачках, мы готовы были зубами грызть мерзлую землю, только бы поскорее оказаться наверху.
— Вперед, вперед!
Но мы не знали, что там, наверху. И только Смирных знал все. Рядом с ним был радист — он и получил по рации сообщение, что взвод Чагина попал в засаду. Потом рация замолкла, и Смирных понял, что дела у Чагина хреновые.
Нам повезло — мы вышли боевикам в тыл и с ходу вступили в бой. «Чехи», не ожидавшие такого поворота событий, вначале растерялись, но быстро пришли в себя и открыли по нам огонь. Их было много, наверное, не меньше сотни. Они лихорадочно метались среди деревьев и пытались приблизиться к нам. Мы залегли.
— Огонь, огонь! — кричал сорвавшимся голосом Смирных. И бойцы стреляли, не жалея патронов.
Я держал в руке табельный «Макаров», но стрелять не торопился. Чеченцы были опытными бойцами и под пули зря не лезли. Они прятались за деревьями, маневрировали, делали стремительные перебежки, и поймать их на мушку было трудно. Правда, однажды, когда к нам во фланг зашла группа чеченцев, я пару раз выстрелил вместе со всеми в их сторону. Не знаю, попал ли в кого, нет ли, но «чехи» не прошли.
— Огонь, огонь! — продолжал кричать не своим голосом Смирных.
Да что он орет-то, как будто мы и без него не знаем, что делать! — лихорадочно подумал я и выматерил про себя капитана. Меня охватил азарт, и я готов был сражаться до тех пор, пока не останется в живых ни одного чеченца.
— Огонь, огонь!
Я лежал на земле и слышал, как надо мной свистят, пули. Сверху на меня то и дело падали срезанные свинцом ветки кустарника, а порой и сорванная с дерев кора. Кто-то в цепи вдруг застонал, и я понял, что требуется моя помощь. Я встал на четвереньки, но в этот момент услышал чей-то окрик: