Братство
Шрифт:
– Я приду, как только смогу, - пообещал он.
– Позаботься о ней и извинись за меня.
– Она понимает важность твоей работы. Она знает, что ты делаешь это не только ради всеобщего блага, но и ради наших родных.
– Уничтожение тех, кто причастен к их смерти, будет памятником для отца и братьев, - с трудом выдавил Эцио.
– А мои люди?
– спросил Лис.
– Джильберто, твои люди сыграют важную роль. Рекруты по-прежнему верны Братству, но жизнь возвращается в мирное русло, и они видят это. Большинство из них хотят вернуться к той жизни, которую они вели до присоединения к нам в борьбе против Борджиа. Они не присягали на верность Братству, и я не могу требовать от них исполнения нашего общего долга - долга, от которого нас избавит лишь смерть.
– Я понимаю.
– Твои люди в основном горожане. Думаю, им будет неплохо подышать деревенским воздухом.
– Ты это о чем?
– подозрительно спросил Лис.
– Отправь своих лучших людей в города и деревни расположенные в окрестностях Рима. Недалеко - в Витебро, Терни, Аквиле, Авеццано, Неттуно. Сомневаюсь, что в городах, находящихся дальше, мы кого-нибудь найдем. Там вряд ли осталось много сторонников Борджиа, а те, кто остался - будут стараться держаться подальше от Рима.
– Их будет трудно отыскать.
– Ты должен попробовать. Сам знаешь, что даже небольшое войско в нужном месте способно нанести огромный ущерб.
– Я пошлю своих лучших воров. Переоденутся под торговцев.
– Сообщай мне все, что узнаешь - особенно новости о Микелетто.
– Ты думаешь, что он действительно там? Может, он вернулся в Испанию или, по крайней мере, в Неаполитанское королевство? Если еще не умер.
– Я уверен, что он жив.
Лис пожал плечами.
– Твоей уверенности для меня достаточно.
Когда все разошлись, Макиавелли сказал Эцио:
– А я?
– Мы с тобой будем работать вместе.
– Рад это слышать, но прежде чем мы приступим, у меня есть вопрос.
– Какой?
– Почему ты не воспользуешься Яблоком?
Эцио, вздохнув, объяснил, как мог, свое решение.
Когда он закончил, Макиавелли внимательно посмотрел на него, достал черную записную книжку и что-то записал. Потом встал, пересек комнату, сел рядом с Эцио, и слегка стиснул его плечо. Такие проявления дружбы были у Макиавелли крайне редки.
– Приступим к делу.
– Я кое о чем подумал, - проговорил Эцио.
– О чем?
– В городе есть женщины, которые могут нам помочь. Нужно их найти и поговорить с ними.
– Тогда ты выбрал нужного человека. Я же дипломат.
Первую женщину подсказал Эцио Папа. Но с ней нелегко было говорить. Она держала роскошный салон на бельэтаже своего дома, окна которого выходили на все четыре стороны. Из них открывался вид на некогда великий город, ныне же он был частично разрушен, а частично великолепен - последние Папы тратили деньги на самовозвеличивание себя в глазах горожан.
– Не понимаю, чем могу вам помочь, - сказала она, выслушав их, но Эцио заметил, что она избегает встречаться с ними взглядом.
Если в городе есть сторонники Борджиа, мы должны о них знать, Ваша Светлость, нам нужна ваша помощь, - пояснил Макиавелли.
– Но если мы узнаем, что вы нас обманули...
– Не угрожайте мне, юноша, - перебила Ваноцца.
– Боже мой! Мы с Родриго были любовниками много лет назад. Прошло уже больше двадцати лет!
– Может ваши дети..?
– начал Эцио.
Она мрачно улыбнулась.
– Наверное, вы задаетесь вопросом, как у такой женщины, как я, могло появиться такое потомство, - сказала она.
– В них почти нет крови Каттанеи. Если только в Лукреции, но Чезаре...
– она замолчала, и Эцио увидел в ее глазах боль.
– Вам известно, где он?
– Я знаю не больше вас. И не хочу знать. Я уже много лет не видела его, хотя мы жили в одном городе. Он для меня давно умер.
Очевидно, Папа стремился сохранить местонахождение Чезаре в тайне.
– Может ваша дочь знает?
– Если не знаю я, откуда знать ей? Сейчас она живет в Ферраре. Можете съездить и спросить ее, но дорога предстоит долгая, а Святой Отец запретил ей когда либо возвращаться в Рим.
– Вы с ней видитесь?
– спросил Макиавелли.
Ваноцца вздохнула.
– Как я уже сказала, Феррара находится далеко на севере. А сейчас у меня нет желания путешествовать.
Она оглядела комнату, переводя взгляд со стоящих возле дверей слуг на клепсидру. Она приказала слугам не расходиться, и, казалось, хотела пойти к ним. Она постоянно растирала руки. Несчастная женщина, которой было не по себе, возможно потому, что она что-то скрывала или потому, что ей приходилось говорить о тех, о ком говорить ей не хотелось. Эцио точно не знал.
– У меня восемь - или было восемь - внуков, - неожиданно проговорила она.
Эцио и Макиавелли знали, что у Лукреции были дети от ее браков, но мало кто из них выжил. Ходили слухи, что Лукреция не относилась к беременности серьезно, и предпочитала развлекаться и танцевать до самых родов. Или таким образом она пыталась отдалиться от матери? У Чезаре же была дочь, Луиза, четвертый его ребенок.
– Вы их видите?
– спросил Макиавелли.
– Нет. Луиза все еще в Риме, но думаю, ее мать сделала из нее больше француженку, нежели итальянку.
Женщина встала и слуги, как по команде, открыли богато украшенные двойные двери.
– Мне хотелось бы помочь вам большим...
– Мы благодарны за уделенное нам время, - поблагодарил Макиавелли.
– Есть те, с кем вы захотели бы поговорить, - заметила Ваноцца.
– Мы хотели посетить принцессу д'Альбре.
Ваноцца поджала губы.
– Удачи, - без осуждения проговорила она.
– Тогда вам лучше поторопиться. Я слышала, она собирается во Францию. Возможно, если мне повезет, она придет со мной попрощаться.