Братья Волф. Трилогия
Шрифт:
— Кэм! — окликнул он. — Кэмерон! — Я уже почти зашел в дом, когда меня догнал его голос: — Прости. Я был… — Он закончил громче: — Кэм, я был неправ!
Я вошел, захлопнул дверь и обернулся посмотреть, что осталось снаружи.
Силуэт Стива тенью лег на окно. Тихий и неподвижный, наклеенный на свет.
— Я был не прав.
Он повторил свои слова, но на этот раз голос был слабее.
Прокорчилась минута.
Я сдался.
Медленно подошел к двери и отворил ее, по ту сторону сетки увидел своего брата.
Я подождал и сказал:
— Не переживай об этом. Не важно.
Мне все еще было больно, и все же, как я и сказал, это было не важно. Меня не в первый раз задели — и не в последний. Стив, наверное, пожалел, что захотел меня порадовать, показав Сэл, что я не ноль, каким он меня раньше считал. Добился он в итоге одного: не только подтвердил, что считал меня когда-то пустым местом, но и сообщил, что я был такой один.
Тут, однако, меня и накрыло.
Осознание встряхнуло меня и распороло. Мысли играли в чехарду, и только одна фраза стояла особняком.
Слова и Октавия.
Такая вот фраза.
Она трепетала внутри.
Она меня спасла, и я, почти шепотом, сказал Стиву:
— Не волнуйся, брат. Мне и не надо, чтобы ты говорил Сэл, что я не ноль. — Между нами по-прежнему была сетчатая дверь. — Да и мне тоже не надо говорить. Я знаю, кто я есть. Может, однажды я расскажу о себе побольше, но сейчас, мне кажется, надо подождать и посмотреть, что будет. Я еще далеко не тот, каким хочу быть, и… — Я почувствовал что-то такое внутри. То, что чувствовал всегда. Я умолк и поймал взгляд Стива. Прыгнул сквозь сетку в его глаза и схватил его. — Стив, ты же слышал, как плачут псы? Ну, воют когда, так пронзительно, что слушать невозможно? — Стив кивнул. — Я думаю, они так воют, когда им больно от голода, и вот так я чувствую сам — каждый день своей жизни. У меня такой голод на то, чтобы стать чем-то — стать кем-то. Слышишь, да? — Он слышал. — Я никогда не задираю лапки. Ни перед тобой. Ни перед кем, — закончил я. — У меня голод, Стив.
Иногда я думаю, что это были лучшие слова из всех, что я когда-либо сказал.
«У меня голод».
И после этого я закрыл дверь.
Осторожно, не с размаху.
Зачем стрелять в пса, если он уже мертв.
Мы оказались в самой сердцевине города, пес останавливается, оборачивается ко мне, и я вижу, что его глаза голоднее обычного.
Там гордость голодом.
И голод сохранить жажду и цель.
Это меня трогает, и мое сердце тянется дальше вглубь меня, бьется упруго, гордо, сильно.
Пес выбрал этот момент, чтобы показать мне, каков я.
Ветер вновь рвется вперед, и в небе замешивается гроза.
Над нами ярится молния и рокочет гром.
И пес приступает.
Он глубоко сосредоточивается, шерсть встает дыбом, яростно дыбится в небо. Из самого нутра, из сердца, из всех своих инстинктов он принимается выть.
Его вой громче завываний грома.
Громче воющих молний, пронзительнее воя ветра.
Задрав морду к бескрайним небесам, он воет свой голод, и я чувствую, как этот голод разгорается и во мне.
Это мой голод.
Моя гордость.
И я улыбаюсь.
Я улыбаюсь и чувствую это в своем взгляде, потому что голод — могучая сила.
13
Телефон зазвонил. Был вечер среды. Самое начало восьмого.
— Алло.
— Рубен Волф?
— Нет, это Кэмерон.
— Послушай-ка, — незнакомый голос продернуло дружелюбной угрозой, — ты мог бы его позвать?
— Да, а кто звонит?
— Никто.
— Никто?
— Послушай, чувак. Ты позови брата к телефону, а то мы и тебя отметелим, мало не покажется.
Я обалдел. Отвел трубку в сторону и снова приложил к уху.
— Щас позову. Погоди.
Руб зависал в нашей комнате с Джулией Халдой. Постучавшись, я вошел и сказал:
— Руб — тебя к телефону.
— Кто?
— Он не сказал.
— Так спроси его.
— Я что, похож на твоего секретаря? Пойди и поговори.
Он чудно поглядел на меня, встал и вышел, а я, значит, остался в комнате с Джулией Халдой, один на один.
Джулия Халда:
— Привет, Кэм.
Я:
— Привет, Джулия.
Джулия Халда, улыбаясь и придвигаясь поближе:
— Руб говорил, ты меня вроде недолюбливаешь.
Я, чуть отодвигаясь:
— Ну, он может говорить, что хочет, я не против.
Джулия Халда, уловив полное нежелание разговаривать:
— Так это правда?
Я:
— Ну, даже не знаю, честно говоря. Я, в общем-то, не сую нос в дела Руба… но точно знаю: тот, кто сейчас ему звонит, собрался его убить, и мне почему-то думается, что причина в тебе.
Джулия Халда, со смехом:
— Руб большой мальчик. Он сумеет за себя постоять.
Я:
— Оно да, но еще он мой брат, и я уж нипочем его не брошу истекать кровью.
Джулия Халда:
— Как благородно с твоей стороны.
Вернулся Руб, со словами:
— Не знаю, что ты придумал, Кэм. Никого там не было.
— Говорю тебе, — ответил я, выходя из комнаты, — звонил какой-то парень и разговаривал так, будто собрался тебя прирезать. Так что, когда зазвонит снова, уж ты ответь сам.
И телефон зазвонил снова, и на этот раз Руб выскочил из комнаты и взял трубку. И там опять отключились.
На третий раз Руб зарычал в трубку:
— Может, начнешь разговаривать? Если хотел Рубена Волфа, то вот он я. Говори!