Братья Ждер
Шрифт:
— Честной конюший Маноле, получена весть о том, что прибывает лекарство.
— Добрая весть, — обрадовался старый Маноле Черный.
Хоть лопни от злости, а разговор обрывается все на том же месте! Нету толку — словно от насиженного яйца болтуна, из которого так и не вылупится цыпленок, хоть жди до второго пришествия. Досада мучит боярыню Илисафту. «Бывают у этих мужчин какие-то тайны, и в них так же невозможно проникнуть, как пробить скалу». Она подумала было, что мужчины, видно, сговорились позлить ее, чтобы она не находила себе места и потеряла покой, пока не узнает этой тайны.
Но от кого ее выведать? Быть может, попытать Ионуца, он должен к обеду приехать.
А что там говорит отец Драгомир? Господи прости, и поп этот словно не в своем уме.
— Прикидываю я, что прибудет еще до обеда… — кротко говорит священник.
Речь идет все о том же лекарстве; и старый Маноле радуется этому известию. Он-то радуется, а конюшиха Илисафта кипит от гнева. Но будь что будет! Тайна ли, обман ли, сговор ли — она, хоть умри, не станет выспрашивать, не станет дознаваться.
С гор подул свежий ветер. Сизая дымка над ними рассеялась, и они словно приблизились. Зато степные дали заволоклись туманом. Дьячок внимательно наблюдал за этими переменами, затем вытащил из-за пояса свой Месяцеслов, завернутый в белое полотенце, раскрыл его и погрузился в чтение.
Книга дьячка Памфила — тоже загадка: слова в ней похожи на букашек, а изображения может понять лишь он сам. Этот Месяцеслов, как рассказывал о нем отец Драгомир, был составлен каким-то отшельником со святой горы Афон, а брат дьячка Памфила — монах приобрел его у отшельника, отвалив большие деньги, — за такую цену можно купить пару хороших коней. Когда монах тот прибыл в наши края, он научил своего брата, дьячка Памфила, пользоваться Месяцесловом, и оставил его Памфилу, получив, в свою очередь, в виде платы две лошадки-трехлетки; сам же возвратился на Афон, где и умер в святом монастыре Пантократора. С тех пор часть жителей Верхней Молдовы пользуется мудрыми наставлениями этого Месяцеслова. Что там за мудрость? Что в той книге написано и как в ней разбирается простолюдин Памфил, одному богу известно. Есть, видно, на свете какие-то таинственные науки, к которым прибегают иные худородные люди, чтобы завоевать уважение и милость господарей и бояр. Вот и сейчас, к примеру, многозначительно постукивая тыльной стороной ладони по раскрытому Месяцеслову, дьячок Памфил поясняет, что если в конце июня месяца, то бишь в созвездие Рака, засуха сменится дождем, то дождь зарядит на сорок дней.
Для несчастных жителей Нижней Молдовы засуха — великое бедствие, а людям Верхней Молдовы не ждать добра, коли непрерывно льют дожди. Ибо недаром сказано:
Когда полнятся колодцы. Пусты ульи, тощи овцы [54] .Это как с колодезным журавлем: коль один конец поднимается, другой опускается.
— Истину, истину говорит книга… — вздыхает отец Драгомир, человек совсем неграмотный, просто-напросто выучивший наизусть Священное писание и церковную службу. Возможно, и дьячок Памфил не знает грамоте, однако у него есть книга, а в ней записаны все премудрости, начиная от царя Соломона и царя Ираклия.
54
Здесь и далее стихи в переводе В. Корчагина.
— Ежели идет дождь, это неплохо, — продолжает дьячок Памфил, — ибо такова воля всевышнего, а мудрецы сказывают, что после дождливого лета никогда не бывает голода. Ежели идет дождь, то и жителям гор не следует горевать, ибо сказано в Месяцеслове:
Из плохой травы бывает хорошее сено.
А в назидание пахарям там сказано:
Коль егорьев минул день, Поздно сеять ячмень.Кто не успел посеять ячмень, пусть посеет просо.
С вином да с пшеном Сто лет проживем.И пусть знают виноделы:
На Марию святую дожди — Вина водянистого жди.Записаны в Месяцеслове и другие изречения. К примеру, такие: «Цыплят по осени считают и зерно меряют тогда же». Эта истина почему-то особенно по душе отцу Драгомиру. А боярыня Илисафта удивляется — ведь эта мудрость известна испокон веков, и вовсе не было нужды записывать ее еще и в Месяцеслов.
Дьячок Памфил отыскивает еще что-то в своей книжице:
Чем зима злее студит, Тем добрее лето будет. Снял кожух на рождество — К пасхе снова лезть в него.Все это Илисафта слышала уже не раз. Мудрые вещи записаны в Месяцеслове. Было бы хорошо, если бы в этой старой книге было записано и о судьбе Ионуца, и о его будущей спутнице жизни, о которой так для него печется конюшиха.
— Сказано ли в этой книге о созвездии Ионуца, отец Памфил? — с некоторым сомнением спрашивает она.
— Боярыня Илисафта, — смиренно отвечает дьячок. — А как же иначе? Разумеется, сказано. В моем Месяцеслове указано и предсказано все, что творится на белом свете. Я нашел и созвездие твоей милости и показал его тебе — это доброе созвездие. Я найду и созвездие твоего Ионуца. Почему бы и не найти?
— Как ты думаешь, отец Памфил, что может быть написано в этой книге о созвездии Ионуца? — быстро, вполголоса спросила боярыня Илисафта. — Возможно ли, чтобы там не было сказано о его женитьбе?
— Все может быть. У некоторых людей на лице так и написано, что не будет у них ни своего очага, ни детей, который поминали бы их. Как говорится в том песнопении, что поют монахи Нямецкой обители:
О прекрасная пустыня, Мне женою стань отныне…Но, насколько мне удалось понять по глазам, да и по всем повадкам Маленького Ждера, такого песнопения он никогда петь не будет. Скорее всего ему предстоит покорить сердце не одной, а двух, а то и трех женщин.
— Ты так полагаешь, отец Памфил? Смотри, чтобы не услышал конюший.
— А я услышал, боярыня Илисафта, — рассмеялся в своем кресле конюший Маноле. — И мне это нравится, но знай — это совсем другое дело.
— Знаю, знаю, — вздохнула Илисафта, — такое же предсказание можно было сделать и по глазам других Ждеров. Но бог повелел, и они женились. Даст бог, женится и наш Ионуц. А ты, отец Памфил, если придешь, когда Ионуц будет здесь, и предскажешь то, чего желаю я, получишь от меня в подарок барашка крымской породы.