Бриджертоны: Вторые эпилоги

Куин Джулия

Кэтрин недоуменно моргнула.

– Думаешь, она хочет быть страшной?

– И энергичной.

– Очень странно, – прошептала девочка. И, посмотрев на отца блестящими глазами, добавила: – Полагаю, тетушка Гиацинта обрадуется, если малышку назовут в ее честь.

Грегори улыбнулся. По-настоящему, а не для того, чтобы успокоить ребенка.

– Да, разумеется, обрадуется, – прошептал он.

– Она, наверное, полагала, что до нее очередь не дойдет, – продолжала Кэтрин, – ведь вы с мамой называли детей по порядку.

Мы все знали, что следующая девочка станет Элоизой.

– И кто мог знать, что у нас родятся близнецы?

– Даже в этом случае остается еще тетушка Франческа. Для того, чтобы использовать имя тети Гиацинты, маме пришлось бы родить тройню.

Тройню. Грегори не был католиком, но все равно едва сдержался, чтобы не перекреститься.

– И все они должны были оказаться девочками, что, по-моему, математически невозможно, – добавила она.

– Ты права, – прошептал отец.

Кэтрин улыбнулась, вызвав улыбку у Грегори, и они взялись за руки.

– Я тут подумала… – продолжала она.

– О чем, лапочка?

– Если у Франчески второе имя будет Гиацинта, тогда Элоизу можно назвать Люси. Ведь наша мама – самая лучшая на свете.

– Да, так и есть, – выдавил Грегори, с трудом сглотнув комок в горле.

– Думаю, маме это понравится. А ты как считаешь?

Грегори умудрился кивнуть.

– Она, вероятно, скажет, чтобы мы назвали малышку еще в чью-то честь. Наша мама – сама доброта.

– Знаю, поэтому мы должны это сделать, пока она спит и не может поспорить. Ты же понимаешь, что она будет возражать.

Он усмехнулся.

– Она будет твердить, что мы не должны были, но в глубине души обрадуется, – заметила Кэтрин.

Грегори сглотнул еще один комок в горле, но этот, к счастью, был вызван отцовской любовью.

– Похоже, ты права.

Кэтрин просияла.

Грегори взъерошил ей волосы. Скоро она станет совсем взрослой для подобных проявлений внимания и попросит не портить ей прическу. Однако пока что он будет гладить ее по волосам столько, сколько пожелает.

Он улыбнулся своей умнице:

– Откуда ты так хорошо знаешь маму?

Девочка снисходительно посмотрела на него, ведь они уже говорили об этом раньше:

– Потому что я ее копия.

– Точно, – согласился он. Они посидели еще немного, держась за руки, пока ему не пришло в голову поинтересоваться: – Люси или Люсинда?

– О, Люси. Она не похожа на Люсинду, – заявила Кэтрин, точно зная, о чем спрашивает отец.

Грегори вздохнул и посмотрел на все еще спящую жену.

– Нет, не похожа, – прошептал он и сжал маленькую теплую ладошку дочери.

– Ла-ла-ла Люси, – произнесла Кэтрин со спокойной улыбкой в голосе.

– Ла-ла-ла Люси, – повторил Грегори и, к своему удивлению, также улыбнулся.

Несколько часов спустя вернулся усталый и взъерошенный доктор Джарвис,

принявший еще одни роды в деревне. Хозяин дома был хорошо знаком с врачом; Питер Джарвис только-только закончил обучение, когда Грегори и Люси решили обосноваться возле Уинкфилда, и с тех пор стал их семейным доктором. Они с Грегори были ровесниками и много раз ужинали вместе, миссис Джарвис была хорошей подругой Люси, а их дети часто играли с отпрысками Бриджертонов.

Но за все годы дружбы Грегори не видел у Питера такого выражения лица: плотно сжатые уголки губ и никаких любезностей, пока осмотр молодой матери не подошел к концу.

Гиацинта тоже находилась в спальне, настаивая, что Люси нужна поддержка еще одной женщины.

– Будто кто-то из вас может понять тяготы родов, – несколько презрительно заявила она.

Грегори не произнес ни слова, а просто отступил, пропуская сестру в комнату. Ее энергичность каким-то образом его успокаивала. И, возможно, даже вдохновляла. В Гиацинте чувствовалось столько напора – он почти не сомневался, что она может заставить Люси исцелиться одной силой воли.

Брат и сестра отступили, пока доктор считал пульс больной и слушал ее сердце. А потом, к несказанному изумлению Грегори, Питер крепко схватил Люси за плечо и начал трясти.

– Что вы делаете? – закричал Грегори, бросившись к кровати, чтобы остановить врача.

– Бужу ее, – решительно пояснил Питер.

– Но разве ей не нужно отдыхать?

– Ей нужнее очнуться.

– Но…

Грегори не знал, почему спорит, и, по правде сказать, это не имело значения, потому что Питер тут же его перебил:

– Бога ради, Бриджертон, нам надо выяснить, сможет ли она очнуться. – Врач снова потряс пациентку и на этот раз громко окликнул: – Леди Люсинда! Леди Люсинда!

– Ее зовут не Люсинда, – выпалил Грегори, а потом приблизился к жене и позвал: – Люси? Люси?

Она пошевелилась, что-то бормоча во сне.

Грегори быстро поднял глаза на Питера, выражая взглядом накопившиеся вопросы.

– Попробуйте добиться от нее ответа, – сказал доктор.

– Дайте я попробую, – встряла Гиацианта и на глазах брата наклонилась и что-то прошептала Люси на ухо.

– Что ты сказала? – спросил он.

Гиацинта покачала головой.

– Тебе лучше не знать.

– О, ради бога, – пробормотал Грегори и отодвинул сестру. Он взял Люси за руку и сжал чуть сильнее, чем раньше.

– Люси! Сколько ступенек на черной лестнице от кухни до второго этажа?

Жена не открыла глаз, но издала нечто похожее на…

– Ты сказала «пятнадцать»? – переспросил он.

Люси фыркнула и на этот раз произнесла четче:

– Шестнадцать.

– О, слава тебе Господи! – Грегори отпустил руку жены и упал в кресло у постели. – Ну вот, – выдохнул он. – Ну вот, с ней все будет хорошо. Все будет хорошо.