Бриг «Три лилии»
Шрифт:
— Вот, — показала Туа-Туа.
Но у Миккеля была своя примета — он показал немного дальше. Наконец, они выбрали место как раз посередине, и плотник поставил банку. Туа-Туа спела еще.
Потом плотник Грилле сказал:
— Совсем я одинок без тебя остался, Шарлотта. Но семьсот лет не шутка! Зато здесь потолок высокий.
Все трое посмотрели вверх. Крыши не было, высоко над почерневшими стенами плыли в небе майские облачка, словно овцы на лугу. Небо чем не потолок? Ночью прошел дождь, и черная макушка Бранте Клева блестела, будто стеклянная.
После Миккель попытался описать все в своем дневнике событий: как они стояли и щурились на небо, как притопывали ногами и думали о бедной замерзшей Шарлотте, о Пате и о Симоне Тукинге, и о том, что случилось после.
Семь листов бумаги попали в мусорный ящик, ничего не получалось. Наконец он написал через весь восьмой лист: яйцо!
Грилле чуть не раздавил его каблуком, но Туа-Туа вовремя схватила плотника за рукав.
— Ой, осторожно, яйцо! — закричала она.
— Смотри, не иначе, из гнезда выкатилось, — сказал Миккель, поднимая его.
— Дай-ка взглянуть… — попросил плотник. — Так и думал, птенец уже вылупился. А где же гнездо?
Три лица снова обратились вверх.
И вдруг Туа-Туа вскричала:
— Корабль! Корабль!.. Гнездо в корабле! Нашли, Миккель! Нашли!
— Чего ты скачешь? — удивился Миккель. — Что нашли?
Плотник Грилле сунул за щеку кусок жевательного табаку и озадаченно поглядел на Туа-Туа, которая прыгала на одной ноге и визжала от радости.
— Ну, свила себе птица гнездо в кораблике, — пробурчал он. — Так чего тут визжать-то? Птенцы давно улетели. Да перестань ты скакать.
Туа-Туа остановилась. Она запыхалась, ее волосы разлохматились, веснушки сверкали. Глаза перебегали с Миккеля на плотника и обратно — с плотника на Миккеля.
— Кажется, всего пять минут назад кто-то тут спрашивал, — она перевела дух: — «Что такое — светит, подобно звезде, плавает в воздухе, а не в воде?» Как же вы ничего не понимаете?!
Миккель снова поглядел вверх. Рот его медленно открылся.
— Туа-Туа… — прошептал он. — Ты… ты думаешь, это и есть корабль Симона? Для которого он четвертую мачту сделал?
И тут Туа-Туа повела себя совсем странно. Она подбоченилась и стала таинственно подмигивать.
— Не только мачту, Миккель Миккельсон, не только! пропела она. — А ну-ка, подумай как следует, Миккель Миккельсон! Что еще Симон на всех своих кораблях делал? Думай же, думай, Миккель Миккельсон! Еще даже важнее, чем мачта и парус.
Плотник выплюнул табак, так и не пожевав его.
— Ничего не понимаю! — сказал он. — А ты, Миккель Миккельсон?
Миккель кивнул, но голос у него почему-то пропал.
— Фонарь, Туа-Туа, — проговорил он чуть слышно.
— Ага, из красного стекла! — прошептала Туа-Туа в ответ.
Глава двадцать шестая
БАЛКА ГНИЛАЯ, МИККЕЛЬ!
В половине восьмого Петрус Миккельсон все еще не вернулся домой. Никаких белых коней не было видно.
Плотник лег спать: пешие переходы и усиленные размышления утомляют моряков. Бабушка Тювесон сидела на крыльце и чистила рыбу на ужин. Миккель и Туа-Туа пыхтели за домом, силясь оторвать от стены приставную лестницу, и были только рады, что бабушка занята.
— И хорошо, — сказала Туа-Туа, — не будет голову себе ломать. Как думаешь, плотник догадался?
— Не, — ответил Миккель. — Отец, кроме нас, никому не говорил про ларчик. Плотник подумал, что это тоже загадка… Поднимай вот здесь. Ух, и тяжелая!..
Туа-Туа совсем запыхалась.
— Ни за что не дотащим.
— А хуже всего, бабушка разворчится, когда увидит, пыхтел Миккель. — Да и все равно она не выдержит. Лучше влезу по стене, а дальше — по балке.
— А после?
— После — увидим, — ответил Миккель. — Пойду веревку возьму. Ты пока поговори с бабушкой. Встретимся у часовни. Через четверть часа, ясно?
Туа-Туа пошла говорить с бабушкой, а Миккель раздобыл веревку. Она была длинная, восемь метров, обернута пять раз вокруг заморского сундука. Он спустился на кухню, шмыгнул мимо Боббе, который сладко храпел на полу, и вылез в окно, чтобы избежать расспросов.
Туа-Туа уже сидела под кораблем и смотрела вверх:
— Высоко, Миккель.
— Ничего, лишь бы балка выдержала, — ответил он, поправляя веревку на плече. — По стене влезть ничего не стоит, вон какие щели между камнями… Ну-ка, пособи. Начало — самое трудное.
Туа-Туа пособила. Миккель мигом вскарабкался на стену и пополз вдоль балки к цепочке, на которой висел кораблик. Фонарь казался в лучах вечернего солнца красным как кровь.
— Боженька, сделай так, чтобы это был ларчик! — шептала Туа-Туа. — Стеклянный ларчик, а в ларчике деньги. Сделай, чтобы Миккель не убился… Ой! Ты не сорвись, Миккель!..
— И то чуть не сорвался, — пропыхтел сверху Миккель. Балка гнилая, жуть как трещит.
— Может, лучше попросим плотника, а, Миккель?
Миккель потряс головой. Он добрался до цепочки, лег на живот и заглянул в кораблик.
— Гнездо есть, — сообщил он. — А птенцов нету.
— Улетели, ясно, — сказала Туа-Туа. — Ну, а?..
— Как будто он, — ответил Миккель. — Во всяком случае, красный, и величина подходит, вот только…
Он сел верхом, обмотал веревку вокруг балки и завязал узел покрепче.
— Может, лучше срубить длинный шест и попробовать снизу сшибить? — переживала Туа-Туа.
— Чтобы он разбился? — сказал Миккель. — Ну, я пошел! Плюнь через левое плечо.
Он медленно заскользил вниз по веревке. Балка трещала. Солнце спряталось в облако, стало смеркаться.