Британский лев на Босфоре
Шрифт:
Пальмерстон поспешил исправить оплошность руководителя Форин оффис: «Сохранение двух отдельных княжеств мне представляется лучшей комбинацией, нежели их объединение. Порта, исходя из принципа «разделяй и властвуй», предпочитает сепарацию…» Значит, Великобритании нечего кокетничать с унионистами. Кларендон поспешил согласиться с мнением главы кабинета: «Я все больше и больше убеждаюсь, что уния будет иметь фатальные последствия для Турции… Народ теперь проникся идеей, что объединение связано с приглашением иностранного принца, а принц означает независимость от Турции… «В сентябре 1856 г. консулу в Бухаресте Роберту Колкохуну было предписано «сопротивляться объединению всеми законными способами». Британская дипломатия превратилась в оплот противников единой Румынии.
Схватка вокруг дальнейшей судьбы княжеств завязалась жестокая, даже с элементами детективного
В дело вмешались дипломаты Франции и России, увлекшие за собой пруссаков и сардинцев, требуя отменить результаты сфальсифицированных выборов. Великий визирь Решид-паша чувствовал, что надвигается нешуточный конфликт, и запаниковал. Опору он искал, и обрел, у лорда Стрэтфорда-Рэдклиффа: «Галльские угрозы, — говорил тот, — до смерти напугали моего бедного маленького друга Решида». Визирь клял судьбу, соединившую его с высокомерным британцем, и втихомолку жаловался: «Это — сумасшедший; темперамент заводит его слишком далеко, и он ни с чем не желает считаться». Так, Стрэтфорд вместе со своим австрийским коллегой А. Прокеш-Остеном «случайно» оказался в резиденции великого визиря, когда там шло совещание — принимать или отвергать французские и русские протесты? Понятно, что при столь влиятельных советниках турки отвергли демарши A. П. Бутенева и Э. Туннеля. И тогда четыре державы — Франция, Россия, Пруссия и Сардиния, — объявили о разрыве дипломатических отношений с Османской империей. Флаги на зданиях их представительств были спущены, паспорта затребованы, дипломаты с семьями и пожитками переехали на корабли, стоявшие на Босфоре.
В Петербурге потирали руки от удовольствия, задавая с надеждой вопрос: неужели сокровенная мечта, — ссора между недавними противниками России, — стала явью?
Увы, надеждам царских сановников не суждено было сбыться. В Париже и Лондоне спохватились, что зашли в своем препирательстве слишком далеко. Император Наполеон запросил свидания с королевой Викторией (точнее, с ее министрами). Что касается британского кабинета, то ему было не до ссоры с Францией. Шел 1857 год, в Индии полыхало народное вооруженное восстание, причем ядро его военных сил составляли превосходно вооруженные и обученные сипайские полки, британское владычество висело на волоске. Разногласия вокруг Дунайских княжеств откатились на задний план.
7–8 августа в городке Осборн на острове Уайт состоялась встреча Наполеона с Викторией, а заодно и переговоры его министра иностранных дел А. Валевского с Пальмерстоном и Кларендоном. Стороны договорились о комбинации, которая по существу сохраняла раздельное существование княжеств с собственными господарями, собраниями, армиями. Однако в Молдавии и Валахии надлежало создать одинаковые учреждения. Англичане остались чрезвычайно довольны итогами договоренности: «Черная туча висела над союзом, когда император прибыл сюда, — в несвойственном ему восторженном тоне заливался Кларендон. — Солнечный свет сиял при его проводах». Оставалось укротить Стратфорда, действовавшего по обычаю упрямо и прямолинейно: «Складывается впечатление, — писал ему Кларендон, — что Вы создаете нам столько затруднений, сколько позволяют обстоятельства, ибо Порта делает совершенно то, что Вы ей советуете… Нынешнее положение вещей в Константинополе точно такое, какого желает Россия. Если бы она сама взялась устраивать дела, ситуация не могла бы лучше отвечать ее задаче — поссорить нас с Францией… Нам надо следить за событиями в других частях земного шара и наш долг — не умножать числа врагов в момент, когда вся энергия страны должна быть напряжена в крайней степени и когда ужасающе сомнительно, принесут ли пользу все наши усилия в чудовищной борьбе, в которую мы вступили в Индии». В следующем году строптивый посол, рассорившийся со всеми своими коллегами и измучивший турок диктаторскими замашками, вышел в отставку.
Удержать Дунайские княжества в состоянии сепарации было уже невозможно. Умело используя автономные права (ради укрепления которых российские дипломаты не жалели трудов), деятели объединения успешно сопротивлялись вмешательству Порты в их внутренние дела. Вопреки рогаткам, расставленным на пути к унии в принятой семью державами в августе 1858 г. конвенции об их государственном устройстве, процесс этот продолжался. В начале 1859 г. одно и то же лицо — полковник Александру Ион Куза был избран на престол сперва в Яссах, а затем в Бухаресте. Подобного казуса опекуны румын в европейских столицах не предвидели и запрета на двойное избрание наложить не догадались. Разразившаяся между Францией и Сардинией, с одной стороны, и Австрией — с другой в том же 1859 г. война вывела европейский ареопаг из строя. Потерпевшие поражение Габсбурги не могли с прежней энергией сопротивляться слиянию двух Дунайских княжеств; в 1862 году существование единой Румынии стало фактом. Так была пробита первая брешь в Парижском договоре 1856 г.
После образования Румынии «рука» Пальмерстона в балканских делах ощущается не так заметно. Он сходит в могилу в 1865 г., оставив не только воспоминания, но и традиции; курс на статус-кво в Юго-Восточной Европе, им упроченный, держался до 1878 г. Не надо думать, что Лондон выступал против какого бы то ни было развития юго-востока континента; напротив, всячески подчеркивалась вторая часть формулы статус-кво и реформы. Российский МИД свидетельствовал в отчете за 1861 год: Великобритания избегает фронтальных ударов по христианским народам, «ибо преследование бросит их в наши объятия. Она способствует улучшению их судеб, потому что заслуга будет приписана ей, а не нам. Она желает их материального преуспевания, так как продавать и покупать можно больше у богатого народа, чем у бедного. Но она настаивает на том, чтобы они оставались под турецкой властью». Малейшие попытки ослабить путы этой власти наталкивались на сопротивление Сент-Джеймсского кабинета. Когда в 1862 г. сербы выдвинули требование вывести османский гарнизон из цитадели Калимегдан, что в центре Белграда, — Пальмерстон выступил против. Когда в 1866 г. восстали критяне, настаивая на присоединении острова к Греции, британское правительство способствовало их подавлению. Капитан корабля, вздумавший, по примеру русских моряков с фрегата «Генерал-адмирал», переправлять в Афины и Пирей беженцев с острова, спасая их от ярости карателей, получил выговор за нарушение нейтралитета.
Следующий период британской истории связан с именами двух деятелей — либерала Вильяма Юарта Гладстона и консерватора Бенджамина Дизраэли. Оба они причастны к балканским делам, а потому фигурируют на страницах нашей брошюры.
Гладстон считается столпом английского, да и мирового либерализма. По рождению он принадлежал к высшему слою буржуазии. Его отец владел плантациями сахарного тростника в Вест-Индии и использовал труд негров-рабов, восстание которых в 1823 г. было зверски подавлено, а «зачинщики» повешены.
Сам Вильям прошел обычный курс воспитания состоятельного англичанина: Итонская школа — Оксфордский университет. Здесь он изучал право и богословие. К теологии он обращался всю свою жизнь и написал несколько книг, трактующих библейские заветы; даже медовый месяц супруги Гладстон провели за чтением Библии.
В 1832 г. отец и герцог Ньюкасл на паях купили для Вильяма Юарта место в палате общин. Первую («девичью») речь он посвятил оправданию рабовладения (его отца Джона обвиняли в том, что негры на его плантациях умирают пачками). Свежеиспеченный «эм-пи» пустился в казуистику: рабство — преступление; но обладание рабами — не обязательно грех, но непременно — ответственность.
Много воды утекло, пока Гладстон осознал, что пути упрочения капитализма пролегают через мосты уступок, а, усвоив это, превратился в гроссмейстера компромисса. Он, единственный в истории Великобритании, четырежды возглавлял кабинет (1868–1874, 1880–1885, 1886, 1892–1894 гг.) и притом впервые пришел к власти почти в шестидесятилетием возрасте. Под конец жизни многочисленные сторонники именовали его «великим старцем». Ему принадлежала несомненная заслуга — в глазах не только правящего класса, но и широких масс обывателей, — укрепления капиталистического строя на основе традиционных конституционных форм, облеченных в монархически-парламентскую одежду.