Британский лев на Босфоре
Шрифт:
Сей документ свидетельствует, что Пальмерстон, руководивший внешней политикой Великобритании почти двадцать лет, брешей в своих познаниях по истории и географии так и не заделал. Об этом говорила хотя бы его убежденность в том, что на берегах Рижского залива массами обитают немцы. Еще более показательно другое: велеречивый поборник прав народов и обличитель деспотов полагал возможным расправляться с прочно сложившимися государствами и распоряжаться судьбами народов по своей воле.
В нашей литературе записку Пальмерстона порой считают изложением британских целей войны. Конечно, это не. так. Свойственный лорду Джону полет шовинистической фантазии и склонность к авантюрным комбинациям сказались
И все же сочинение упомянутого опуса нельзя приписать какому-то скоропреходящему затемнению ума министра. У него имелись единомышленники, и влиятельные, мечтавшие, к выгоде для себя, отторгнуть от Российской империи лакомые куски. Император Наполеон полагал желательным передать Дунайские княжества и Бессарабию Австрии, Ломбардию — Пьемонтскому королевству, Кавказ и Крым — Турции, а Польшу — либо сделать самостоятельной, либо включить в Пруссию. Облагодетельствованный таким образом Пьемонт должен был передать Франции Ниццу и Савойю. Разгорелось воображение у воинственных пруссаков. Они поговаривали об отторжении от России Прибалтики, Польши, Белоруссии и Украины (впрочем, Бисмарк именовал «ребяческой утопией» их разглагольствования).
Удержу не знал полет фантазии некоторых газетчиков, причем из числа самых солидных. Парижская «Конститюсьонель» мечтала: «…В немногие недели Россия потеряет плоды денежных затрат, гигантских трудов, огромных жертв не одного поколения. Крепости, что она воздвигла дорогой ценой на берегах Балтики и Черного моря, будут сравнены с землей, флоты, которые она построила, не жалея ни терпения, ни времени, ни денег, ни искусства, будут истреблены, взорваны и уничтожены огнем объединенных эскадр Франции и Англии». Не столь красочно, но в том же духе высказывался лондонский «Таймс», размышляя о том, что не худо было бы «вернуть Россию к обработке внутренних земель», — иными словами, лишить ее выходов к морю, загнать «москалей» в глубь лесов и степей: пусть они там лаптем щи хлебают и не раздражают цивилизованную Европу видом своих косматых бород.
В деловых переговорах между будущими союзниками обсуждались более скромные цели, прежде всего разоружение России на Черном море и подрыв ее позиций на Балтике (а еще лучше — изгнание). Лидер палаты общин Джон Рассел, влиятельный руководитель либеральной партии, выражался так: «Надо вырвать клыки у медведя… Пока его флот и морской арсенал на Черном море не разрушены, не будет в безопасности Константинополь, не будет мира в Европе». Что же касается официальных деклараций, то побудительные мотивы Великобритании выглядели чище только что выпавшего снега или росы на травах: «Нам ничего не нужно для нашей торговли, мы не боимся за наши индийские владения, — объявлял министр иностранных дел лорд Кларендон, — это дело нашей чести и уважения к себе»; наступает час «битвы цивилизации против варварства».
«Сползание» Англии к войне (выражение того же Кларендона) выглядело так:
9 октября турецкий главнокомандующий Омер-паша предложил в 15 дней вывести русские войска из Дунайских княжеств. Еще до истечения назначенного срока, 22 октября, в условиях мира, англо-французская морская армада, дежурившая у входа в Дарданеллы, вошла в Проливы, нарушив конвенцию 1841 г.
23 октября турки атаковали русские позиции по Дунаю и в Закавказье.
2 ноября (26 октября по старому стилю) Николай I подписал манифест о войне.
18(30)
Британские историки и сейчас с чувством некоторого стыда повествуют о буре, которая у них на родине разразилась при вести об этой славной и вполне законной с точки зрения международного права баталии. Газеты именовали ее то побоищем, то даже бойней. Вооруженные до зубов турецкие корабли были перекрещены чуть ли не в мирных купцов. Правительство сурово допрашивали: доколе оно будет хладнокровно взирать на то, как в пучине морской тонут друзья короны?
На волне ультра-шовинизма Пальмерстон поплыл к власти. В декабре, воспользовавшись надуманным предлогом, он подал в отставку. «Мы можем клясться, пока не почернеем», — писал Кларендон, — что уход министра не связан с Восточным вопросом — все равно никто не поверит. Газеты кричали: «капитулянты» изгоняют «патриота» из правительства. Пальмерстона упросили вернуться в кабинет, и влияние его круто пошло вверх.
24 ноября англо-французская эскадра получила приказ войти в Черное море и взять «под защиту османский флаг и территорию». Русским неторговым судам, встреченным эскадрой, предъявляли требование вернуться в Севастополь.
В самой Англии люди сведующие были ошарашены вольным, мягко говоря, обращением кабинета с международным правом. Лорд КлэнрикарД попросил Кларендона найти ему «юриста, казуиста или софиста», который взялся бы интерпретировать проводимую Великобританией акцию как не враждебную по отношению к России. Тогда-то министр иностранных дел и признал, что Англия «сползает к войне».
5 января 1854 г. англо-французская морская армада вышла из Босфора и взяла Черное море под свой контроль. Николай I в бессилии писал фельдмаршалу И. Ф. Паскевичу: «Злость англичан выше всякой меры, равно как их ярость и бесстыдство, но мериться с ними на море было бы неблагоразумно по превосходству сил их…»
Нессельроде сочинил жалостливую и плаксивую ноту, в которой клялся, что Россия не посягает на турецкие владения: «Малая численность наших войск сама по себе свидетельствует об отсутствии у нас проектов расширения, которые нам приписывают» (80 тыс. против 150 тыс. турок вдоль Дуная). «Россия, так сказать, вызвана на суд европейского трибунала, добившись уступок по половине вопросов, у нее требуют теперь уступок во всем… Четыре державы вышли за рамки нейтралитета и превратились в вооруженных пособников одной из конфликтующих сторон… Россию ставят перед выбором: война или унижение». Цепляясь за последнюю возможность сохранить мир, канцлер просил Лондон и Париж дать хотя бы заверение, что турецкие суда не станут под прикрытием «нейтральной» англо-французской эскадры опустошать берега. И в этом ему было отказано.
9(21) февраля Россия оказалась в состоянии войны с могущественным тройственным союзом Великобритании, Франции и Османской империи. Австрийская монархия удивительно быстро забыла услуги по подавлению венгерской революции, оказанные ей самодержавием в 1849 г., и, употребляя выражение ее канцлера К. Буоля, удивила мир неблагодарностью, заняв открыто угрожающую позицию по отношению к соседке.
«Не верю», «Каналья!!!», «Негодяй!» — таковы красочные эпитеты, которыми, мешая русские слова со французскими, наградил Николай I Буоля на полях донесений посла в Вене А. М. Горчакова. Но основное требование «негодяя» было выполнено: к сентябрю 1854 г. русская армия, «дабы обезопаситься от злых умыслов наших соседей», очистила Дунайские княжества, которые тут же были заняты австрийскими войсками вкупе с турками.