Шрифт:
I
— Эй, люди, пора вставать! — кричитъ смотритель участка Оранжъ-Флатъ. Мы не видимъ его, такъ какъ еще глубокая ночь, всего три часа утра, но мы тотчасъ же вскакиваемъ съ постелей и натягиваемъ панталоны и блузы.
Время жатвы, и мы мучаемся, какъ собаки, спимъ слишкомъ мало, и вс ходятъ въ неестественно возбужденномъ состояніи духа. Мы ссоримся изъ-за каждаго пустяка; при малйшемъ затрудненіи, встрчающемся въ работ въ продолженіе дня, мы поднимаемъ шумъ и ломаемъ орудіе. Самъ смотритель
«Этому не бывать!» — отвтили мы со стиснутыми зубами.
Мы вбили себ въ голову догнать сосдній участокъ и даже блестяще превзойти его. Никто не въ состояніи удержатъ насъ отъ этого; поэтому послднія дв недли смотритель будить васъ въ три часа утра, и его возгласъ: «эй, люди, пора вставать!» мы услышимъ и завтра и посл завтра къ три часа утра. Мы не предвидимъ конца этой горячк.
Мы спшимъ къ столу и принуждаемъ себя проглотить хотя самую малость хлба съ масломъ, мяса и кофе. Пища хорошая, но мы забыли уже, что такое хорошій аппетитъ. Десять минутъ спустя мы уже сидимъ въ нашихъ повозкахъ и вызжаемъ на работу.
И мы работали, какъ Богомъ забытые, полоумныя существа. Мы прекрасно сознаемъ, что насъ ждутъ благодарность и похвала, въ случа если мы хотя на одинъ день окончимъ работу раньше, чмъ сосдній участокъ, а сосдній участокъ тоже работаетъ изо всхъ силъ. Каждый изъ насъ иметъ свою долю честолюбія на этомъ свт, и у насъ оно было.
Свтаетъ. Солнце восходитъ и начинаетъ палитъ немилосердно; мы сбрасываемъ наши блузы. Сотни людей разбросаны по безконечному длинному полю, засянному пшеницей; тутъ мы будемъ работать до вечера, пока не наступитъ темнота.
— Я не знаю, буду ли я въ состояніи выдержать это, Нутъ, — сказалъ Гунтлей, ирландецъ.
А Нутъ, это былъ я.
Я слышалъ, какъ въ продолженіе дня Гунтлей говорилъ то же самое бродяг Іецу, что онъ не въ состояніи больше выдержать.
Я сдлалъ ему замчаніе за его болтливость и упрекнулъ его въ томъ, что онъ говоритъ это какому-то бродяг.
Гунтлей прекрасно сознаетъ, что, благодаря этому, онъ иметъ надо мной извстную власть и разбудилъ мою ревность. Онъ пускается въ дальнйшія подробности и говоритъ совершенно открыто:
— Я больше не могу. Сегодня ночью я удираю. Если ты захочешь итти со мною, то я буду въ 12 часовъ ночи около конюшни.
— Я не хочу итти съ тобой, — сказалъ я.
Я проработалъ весь день и все думалъ о томъ, что мн сказалъ Гунтлей; когда наступилъ вечеръ, я окончательно ршилъ не итти съ нимъ. Я прекрасно видлъ, что онъ хотлъ поговорить со мной, какъ во время ужина, такъ и посл, когда мы ложились спать, но я избгалъ его и былъ доволенъ собой, что могъ оказать ему сопротивленіе.
Вечеромъ мы раздлись и легли въ постели. Все погрузилось во мракъ. Черезъ нсколько минутъ раздался храпъ по всей комнат.
Я сидлъ одтый на кровати и думалъ, что мн длать. Черезъ нсколько часовъ смотритель опять закричитъ: «Эй, люди, пора вставать!» — и день пройдетъ такъ же, какъ и вчера и третьяго дня. Правда, чтобы дойти до ближайшей фермы или города, гд я могъ бы достать какую-нибудь работу и заработокъ, намъ слдовало пройти, по крайней мр, нсколько дней. Но зато я могъ бы тамъ больше спать.
Я вышелъ украдкой изъ комнаты и направился въ конюшн. Гунтлей былъ уже тамъ; засунувъ руки въ карманы и съежившись, онъ стоялъ спиной къ стн. Онъ дрожалъ отъ холода. Минуту спустя подошелъ и бродяга Іецъ.
Я спросилъ:
— Разв Іецъ идетъ съ нами?
— Конечно, — отвтилъ Гунтлей. — Онъ хотлъ итти со мной. А что ты здсь не при чемъ.
— Я хочу итти, — сказалъ я, и дйствительно мн захотлось уйти.
— Да, но теперь слишкомъ поздно, — объяснилъ Гунтлей. — У меня провизіи только на двоихъ.
Въ порыв гнва я сказалъ: — Тогда я донесу смотрителю.
— Ты это сдлаешь? — спросилъ Гунтлей кротко, совершенно кротко. — Ты этого никогда не сдлаешь, — сказалъ онъ, — ни въ какомъ случа ты этого не сдлаешь…
Онъ такъ близко подошелъ ко мн, что я чувствовалъ на себ его дыханіе.
— Постой! — сказалъ шопотомъ бродяга. — Если Нутъ хочетъ итти съ нами, то я добуду еще провизіи. Я знаю, куда поваръ прячетъ мясо.
Пока бродяга Іецъ ходилъ за провизіей, Гунтлей и я стояли у конюшни и ссорились изъ-за того, что я хотлъ донести на него; и когда Іецъ вернулся съ мясомъ обратно, Гунтлей былъ такъ взволнованъ, что сказалъ:
— Неужели ты не могъ принести больше мяса, ты, подлецъ! Что это за порція для взрослаго человка? Ладно, вотъ теб мясо, Нутъ, — сказалъ онъ и бросилъ мн мясо.
Посл этого мы потихоньку выбрались изъ Оранжъ-Флатъ.
II
Мы пошли по направленію къ сверу, чтобъ добраться до полотна желзной дороги, и шли нсколько часовъ подъ-рядъ. Наконецъ, Іецъ объявилъ намъ, что ему необходимо немного выспаться. Что касается насъ обоихъ, то мы могли бы итти и дальше. Мы шли по степи и не видли никакихъ признаковъ разсвта. Такъ какъ по ночамъ стояли довольно сильные заморозки, то мы шли по безконечнымъ полямъ и лугамъ, не промочивъ ногъ.
Мы шли цпью и щупали ногами почву. Желая найти хорошее мсто для отдыха; я легъ на животъ, подперъ голову руками и такъ задремалъ.
Вдругъ Іецъ будитъ насъ; за послднія недли онъ совсмъ отвыкъ отъ сна и теперь не можетъ уснуть.
— Эй, люди, пора вставать! — кричитъ онъ.
Испуганные и сонные мы вскакиваемъ съ мста; намъ не грозитъ никакой опасности, не слышно погони, вокругъ насъ царитъ полная тишина. Гунтлей ругается и утверждаетъ, что будить насъ такъ рано было совершенно напрасно. Іецъ возражаетъ: