Бродячая жизнь
Шрифт:
Гунтлей поднялся съ земли, онъ былъ взбшенъ.
— У меня когда-то былъ револьверъ, вотъ досадно, что его сейчасъ нтъ со мною!
Мы пошли по полотну желзной дороги на востокъ, это было очень утомительное путешествіе черезъ тысячу шпалъ, точно ходьба до лежащей лстниц. Іецъ и я подкрпились слегка; Гунтлей сталъ попрошайничать, чтобы мы дали ему хоть кусочекъ, но мы ему ничего не дали. А чтобы во время сна остатокъ моей провизіи не попалъ въ руки Гунтлея, я уничтожилъ на его глазахъ все до послдней крошки.
— По-твоему это хорошо? — спросилъ съ ненавистью
Днемъ мы снова услыхали приближеніе позда. Іецъ ршилъ, что мы должны встать у полотна желзной дороги на разстояніи нсколькихъ сотъ метровъ другъ отъ друга и попытаться вскочить на поздъ. Въ воздух стоитъ полоса дыма, весь поздъ кажется такимъ маленькимъ, какъ коробка. Мы стоимъ въ нетерпливомъ ожиданіи.
Гунтлей долженъ былъ попытаться первымъ. Ему удалось уцпиться за ручку одного изъ вагоновъ, но онъ былъ слишкомъ тяжелъ, чтобы бжать наравн съ поздомъ; вися на ручк, онъ перевернулся всмъ корпусомъ и былъ отброшенъ далеко въ траву. Я и не пытался совсмъ, видя неудачную попытку своего пріятеля. Что касается Іеца, то ему приходилось, вроятно, и раньше вскакивать на идущій поздъ, онъ пробжалъ нсколько шаговъ рядомъ съ пріздомъ, затмъ схватился за ручку вагона и въ тотъ же моментъ очутился на подножк.
— Собака, онъ узжаетъ передъ самымъ нашимъ носомъ, — сказалъ Гунтлей и выплюнулъ траву изо рта.
Вдругъ поздъ останавливается недалеко отъ насъ, и мы видимъ, какъ два желзнодорожныхъ служащихъ высаживаютъ Іеца. Гунтлей и я побжали къ нему на помощь, но было уже слишкомъ поздно, поздъ уже тронулся, и мы — трое несчастныхъ бродятъ — стояли опять посреди степи.
Жажда начинала мучить насъ все сильне и сильне. Гунтлей вторично уничтожаетъ свою порцію табаку и у него ничего не остается, чтобы утолить жажду; онъ выплевываетъ на руку блую слюну въ доказательство того, что онъ боле, чмъ кто-либо, страдаетъ отъ жажды. Тогда Іецъ и я въ послдній разъ длимся съ нимъ табакомъ.
И мы идемъ, все идемъ по направленію въ западу.
Начинаетъ смеркаться.
Какой-то человкъ идетъ по шпаламъ къ намъ навстрчу, онъ направляется на востокъ. Онъ, видимо, такой же бродяга, какъ и мы, толико шея у него повязана маленькимъ шелковымъ платкомъ, и онъ одтъ тепле, чмъ мы, обувь же его никуда не годится.
— Есть ли у тебя провизія или табакъ? — спрашиваетъ Гунгтлей.
— Нтъ, ничего нтъ, — отвчаетъ спокойнымъ тономъ бродяга.
Мы обыскали его, тщательно осмотрли карманы, щупали грудь, но у него ничего не было. Тогда мы услись вчетверомъ на землю и стали разговаривать между собою.
— На запад вы ничего не найдете, — сказалъ нашъ новый пріятель. — Я иду вотъ уже два дня и дв ночи подъ-рядъ и не встртилъ ни единой человческой души.
— А что намъ длать на восток? — спросилъ Гунтлей. — Мы оттуда идемъ, мы въ дорог съ самаго утра.
Но новый бродяга уговорилъ насъ вернуться съ нимъ обратно и итти по направленію къ востоку.
Весь трудный путъ, пройденный нами съ сегодняшняго утра, пошелъ къ чорту; теперь еще боле, чмъ прежде, мы стали надяться, что кондукторъ товарнаго позда захватитъ насъ съ собой.
Нашъ новый товарищъ шелъ
Іецъ спросилъ его, сколько времени онъ не лъ, онъ отвтилъ, что двое сутокъ.
Мы прошли еще около часу съ нашимъ ослабвшимъ спутникомъ. Когда вокругъ насъ совсмъ стемнло, мы должны были высоко поднимать ноги, и итти какъ птухи, чтобы не задть ногами о кочки. Мы попробовали итти, взявшись за руки, но Гунтлей сталъ злоупотреблять этимъ и заставлялъ тащить себя, поэтому мы отказались отъ этого плана. Наконецъ, выбившись изъ силъ, мы легли на покой.
IV
Чуть забрезжилъ день, мы были уже на ногахъ. Сегодня было какъ вчера. Мимо насъ промчался на востокъ товарный поздъ, нагруженный пшеницей, но не обратилъ никакого вниманія на наши сигналы. Скрежеща отъ злости зубами, Гунтлей погрозилъ имъ вслдъ кулакомъ. Новому бродяг онъ сказалъ:
— Если бы у тебя было хоть немножко табаку, насъ не мучила бы такъ жажда. Какъ тебя зовутъ?
— Фредъ, — отвтилъ человкъ.
— Значитъ, ты изъ проклятыхъ нмцевъ?
— По рожденію, да.
— Я такъ и думалъ. Я замтилъ это, — сказалъ враждебно Гунтлей.
Фредъ сдлался бодре и шелъ героемъ. Казалось, онъ былъ увренъ въ томъ, что на восток онъ обязательно набредетъ на ферму или на маленькое селеніе; впрочемъ, онъ говорилъ мало и не вмшивался въ наши разговоры. По прошествіи нсколькихъ часовъ онъ ослаблъ и началъ отставать. Когда мы обернулись, то увидали, что онъ услся на землю.
Бродяга Іецъ сказалъ:
— Мы должны отдать ему остатокъ нашей провизіи, Нутъ.
Это было хвастовствомъ со стороны Іеца, такъ какъ онъ прекрасно зналъ, что у меня ничего больше не оставалось; но онъ сказалъ это для того, чтобы мы могли ясно увидать, что онъ хочетъ это сдлать. Онъ подошелъ къ Фреду и отдалъ ему свою порцію.
— Ты это длаешь только для того, чтобы люди удивлялись теб, - закричалъ я ему взволнованнымъ голосомъ, такъ какъ я видлъ его насквозь.
Іеца передернуло.
— И все ты длаешь только для того, чтобы выдлиться отъ насъ. Когда ты бодрствовалъ въ первую ночь, пока мы спали, то ты заботился только о томъ, чтобы мы оцнили твой поступокъ. Мошенникъ ты! Хотъ Гунтлей и негодяй, но я во сто разъ ставлю его выше тебя.
— Придержи свою негодную глотку! — сказалъ Гунтлей; онъ ни слова не понялъ изъ всего, что я сказалъ. — Ты завидуешь Іецу потому, что онъ лучше тебя.
Для Фреда пища явилась большимъ подкрепленіемъ, и мы снова двинулись въ путь.
Но оказалось, что пища имла для Фреда не только хорошія, но и дурныя послдствія: онъ мало-по-малу впадалъ въ какое-то умопомшательство и терялъ самообладаніе. Онъ пустился въ разговоры, сдлался наглымъ. У него были планы относительно небольшой станціи, стоящей въ степи.
— Тамъ на рельсахъ стоить поздъ, нагруженный пшеницей, — говорилъ онъ, — и тамъ же стоитъ паровозъ съ разведенными парами, который можно поджечь.