Буду с тобой

Литвин Светла

А я действительно в растерянности. Думать и знать наверняка это совсем разное.

– Я есть хочу, – выдаю я, чтобы Платон отпустил.

Такая моя реакция на новость о беременности меня пугает и, кажется, что немного пространства поможет. Я не знаю, что мне делать, как избавится от этого чувства и начать радоваться вместе с мужем, а не быть такой испуганной.

– Конечно, сейчас, – Платон усаживает меня за стол и бросается к холодильнику.

А я беру в руки тест и снова смотрю на него, пытаясь представить себя мамой

ребёнка. Ничего толком не выходит, пока Платон вслух не начинает думать про имя и возможный пол ребёнка.

– Если дочка, назовём Анастасией, а если сын, то можно Александром, – взволнованно предлагает Платон, крутясь возле плиты за приготовлением яичницы.

Я ему не отвечаю, почему-то глаза наполняются слезами, а в воображении возникает образ маленькой девочки. Наверное, первое что услышала, то и представила. И вместе с этим стало наступать осознание того, что скоро я стану мамой. Радостное такое. От которого слёзы потекли по щекам и Платон это увидел.

Такая себе картина.

Я, склонившись над тестом, рыдаю в три ручья. 

– Эй, малыш, ты чего? Чего ты? – шёпотом спрашивает Платон, бросаясь ко мне.

– Просто, неожиданно так, – всхлипываю я, утирая слёзы.

– Ну да, полгода стараний, задержка, анализы сдали, два дня бега за тестами и совсем неожиданно, – усмехается Платон, а сев рядом, перетягивает меня к себе на колени. – А может, ты не рада?

Над заданным вопросом я задумываюсь и отвечаю нахмурившемуся мужу не сразу, зато наверняка поняв, что на самом деле чувствую.

– Рада, и имена мне нравятся. Дочку хочу, – признаюсь я, с нежностью говоря о девочке, и лицо Платона меняется на глазах.

Он расплывается в улыбке и смотрит на меня как-то по-особенному нежно.

– А сына не хочешь? – уточняет Платон, прищурившись.

– Нет-нет, конечно, неважно кто там. Сын или дочка, главное, чтобы всё было хорошо, – вздыхаю я и до меня доходит тонкий аромат гари.

Смотрю на плиту, а под мощной вытяжкой давно горит яичница. Хлопаю Платона по плечу, и с улыбкой кивнув на плиту, поднимаюсь с его коленей. Муж, чертыхаясь бросается к сковородке и отправляет подгорающую яичницу в раковину.

– Поехали к родителям в ресторан, я по дороге заказ сделаю.

– Поехали, – соглашаюсь я. – Сразу скажем?

– Нет, на Новый год. Я планировал сэкономить на подарках, – шутит Платон, а отсмеявшись добавляет; – Если они оба там будут, тогда скажем.

– Хорошо, – улыбаюсь я мужу и снова смотрю на тест, чётко понимая, что мне не верится, но я рада.

Мы уже сидим в заведённой машине, и Платон собирается ехать, когда я вспоминаю про оставленную дома соску.

– А соска? Ты же хотел в коробку и родителям подарить, – говорю я, взявшись за руку Платона, чтобы остановить.

– Нет, знаешь, я не хочу её отдавать. Я думал на праздник к подарку, но мы же не дотерпим до тридцать первого. Да? – уточняет у меня муж, нажимая на газ и плавно выруливая со стоянки.

– Видимо, да. Давай, если твои родители там, то мы маме моей позвоним по видеосвязи и всем троим скажем, – предлагаю я, а то самой мне уже прям не терпится позвонить маме и обрадовать её, что скоро она станет бабушкой.

– Отличная идея. 

По пути в ресторан Платон не звонит родителям заранее. Только делает заказ, даже не предупреждает, что он это он. Называет вымышленную на ходу фамилию Петрушкин. И в «Кардамон» мы приезжаем сюрпризом. Машина Максима Олеговича стоит на парковке, и Платон делает радостный вывод: 

– Ну, папа точно здесь, будем надеяться, что и мама с ним. 

Улыбка так и не сходит с его лица, и я улыбаюсь этому не меньше.

– Боюсь, нам не удастся скрыть радостную новость. Ты весь светишься, у тебя на лбу всё написано, – говорю я, на что Платон отвечает совершенно не в тему.

– Сиди на месте, я сам тебе открою, – строго так говорит, а я качаю головой и жмурюсь.

И это только начало моей беременности. Так дойдёт и до того, что Платон выселит Дарью в мой кабинет, а я перееду в его приёмную. Но это ещё ничего такого. Хуже, если Платон решит запереть меня дома.

– Слушаюсь, – вздыхаю я, провожая взглядом выходящего из машины мужа.

И как только Платон открывает дверь с моей стороны, подаёт руку, я тут же выставляю свои условия.

– Учти, я в декрете буду сидеть с положенного срока и до яслей, не раньше и не дольше.

– Ага, – как-то быстро соглашается муж, что я ему совсем не верю.

Пока мы под руку идём в ресторан, уже успеваю мысленно попрощаться со своей свободой. А сидеть дома одной так скучно... Все эти мысли приводят к тому, что с мамой Платона мы встречаемся, будучи в разных с мужем эмоциональных диапазонах.

Арина Дмитриевна сначала смотрит на своего счастливого сына, с радостью что-то хочет сказать, но переводит свой взгляд на погрустневшую меня и теряется в догадках.

– Уля, а что случилось? Сын, почему моя любимая и единственная невестка такая грустная?

– Что? – муж совсем не понимает, о чём говорит его мама и тут же смотрит на меня.

– Что? Я есть хочу, – нахожусь с ответом моментально, закрепляю, так сказать, рабочий вариант ухода от честного ответа.

– А, да, мам я заказ делал, столик на двоих.

– Он у нас теперь Платон Петрушкин, – веселюсь я. 

Арина Дмитриевна оглядывает нас с подозрением.

– Что-то вы темните, ребята, – с улыбкой произносит моя свекровь и не говоря больше ничего подходит к администратору, предупреждает, чтобы Петрушкина с парой не ждали.

– Мам, и папу пригласи, – радостно просит Платон и тянет меня в сторону стола.

Мы за семейный столик приходим первыми и ещё ждём родителей.

– Сто процентов, они уже догадались. Петрушкин, – смеюсь я.