Буду с тобой

Литвин Светла

– Идёмте же скорей, – торопит нас Анна.

Решаем спуститься по ступеням, дабы не застрять в лифте в столь важный день. И лишь в тамбуре, проходя между придерживаемыми мамой дверями, я слышу восхищение Платона:

– Красавица, – едва слышно произносит он, чуть склонившись к уху, боится меня задеть и что-то испортить.

Он нервничает.

Это я хряпнула успокоительного на травках и мне хорошо, а у Платона от напряжения челюсти сжаты и хмуриться он не перестаёт.

А я не могу удержаться от желания поцеловать

его и с лёгким головокружением обхватываю Платона за шею, прильнув к нему и к его губам.

– Вау! – Анна быстро ловит момент и фотографирует нас таких красивых и безумных прямо в подъезде. Я не знаю какой эта фотография получится, но точно знаю, она будет одной из самых любимых. Она самая настоящая, не подстроенная. 

Наша фотосессия проходит прямо на аллее недалеко от дома. Мы и смирно стоим, мама расправляет пышный подол моего платья, переживая, что станет мокрым от снега и тяжёлым. А после этой официальной части по стойке смирно, начинается веселье.

Платон, обняв меня со спины за талию, кружит так, что ноги отрываваются от земли и Анна делает снимки. Дурачимся как можем, пока есть время на это, падаем с Платоном в сугроб под возмущение моей мамы.

Смеёмся словно одуревшие, а в машине по пути в ЗАГС пытаемся привести себя в порядок.

Хорошо, что мама едет в соседней машине с нашим фотографом и мы можем не слушать её переживаний по поводу, не имеющему для нас особого значения.

Причёска, макияж, идеальность платья, чистота меха шубки и костюма нам не так важны, как эмоции этого дня. Всё же эти эмоции не даёт нам красивый наряд, мы сами их создаём внутри себя.

– Люблю тебя, – признаюсь снова, целуя Платона в щёку.

– Фух, – вздыхает он и после смеётся. – Даже не представляешь, как я тебя люблю.

Скрепляем свои признания поцелуем, переплетая пальцы наших рук. И так хочется запомнить этот день хорошим. За этим желанием следует и мысль о том, что кто-то может это испортить. Я знаю кто, но даже в мыслях не воспроизвожу его имя вслух. Снова смотрю в окно на снег, он уже выгнал из головы дурные мысли, должно получиться снова.

– Подъезжаем, – предупреждает водитель.

– Готова? – с волнением спрашивает Платон. В его светлых глазах столько всего, но я не заостряю внимания. Не хочу.

Хочу как на той части фотографий, где мы дурачимся и падаем в снег без ужаса в глазах от риска испортить наряды.

– Да, – отвечаю игриво и кусаю Платона за мочку уха, чтобы разрядить обстановку.

– Соколова, замуж за меня выйти, а не съесть меня, – усмехается Платон и нежно, осторожно целует в губы.

– Соколова, Соколова, я уже почти Маркелова, привыкай!

– Вот какая а! Не успела замуж выйти, а уже под каблук загоняет, – по-доброму замечает водитель.

– Ей можно, – отбивает Платон, без тени сомнения в голосе.

Водитель останавливает машину напротив ЗАГСа, и Платон выходит первым, после помогает выйти мне. Изучаем машины на парковке и понимаем, что мы приехали раньше всех. Даже машина с мамой и фотографом где-то застряла на светофоре, хотя выехали следом за нами.

Нам с Платоном нравится погода и мы остаёмся ждать родных и друзей на улице.

– Так ты у меня значит подкаблучник? – уточняю я, прижавшись к такому тёплому и красивому Платону.

– Ну как сказать, – усмехается Маркелов. – Анекдот на эту тему есть, хочешь расскажу? 

– Давай, – улыбаюсь заранее, знаю, что будет смешно.

– В чём разница между настоящим мужиком и подкаблучником. Подкаблучник спрашивает у жены, дорогая, можно я пойду с друзьями пива попью? Она ему нет! Дома сиди! И он остаётся дома. А настоящий мужик не спрашивает. Он и так знает, что ему нельзя.

– Аха-ха-ха! Мне, кажется, там должно быть наоборот. И какой ты вариант выбираешь? – спрашиваю, уже повиснув на шее своего без пяти минут супруга.

– Ну, я у тебя когда-нибудь спрашивал, можно мне пиво с друзьями попить? – усмехается Платон, пытаясь при этом укутать полами своего пальто, хотя белая дорогущая шуба из искусственного меха хоть и мокрая после сугроба, а всё же греет отлично. Но забота Платона такая забота. Лишней быть не может.

– Ты пиво не пьёшь, – смеюсь я.

– Чёй та? Пью, безалкогольное, – хорохорится Платон и вытягиваясь смотрит вдаль.

– Дома.

– Всё правильно. Дома и безалкогольное настоящему мужику пить можно, про это нам и спрашивать у жён не надо. Наши едут, – договорив, замечает Платон и мы поднимаемся на первую ступень крыльца ЗАГСа.

За мамой и нашим фотографом подтягиваются некоторые гости и родители Платона. Платон нетерпеливо смотрит на часы, все же из-за снегопада выехали заранее. Ждать нам ещё полчаса не меньше. 

– Пойду узнаю, может быть, нас примут пораньше, – говорит Максим Олегович и уже поднимается.

– Подождите, ещё Даши нет, она наша свидетельница, – замечаю я, да даже если бы не её статус, без неё замуж не выйду.

Она так за нас с Платоном болела.

– Да, свидетеля тоже не наблюдается, – вздыхает Платон и достаёт телефон.

Хмурясь, он отходит в сторону. Едва слышу, как Платон общается с Яром, о чём непонятно, а возвращается он без хороших новостей.

– Ещё не выехал даже.

– А Даша? Позвони ей, – прошу я.

– Если я позвоню Даше, то они и ко времени не успеют доехать.

– Они вместе, что ли? – усмехается Максим Олегович.

Платон, явно что-то знающий, пожимает плечами, не говоря ни да ни нет. Я направляюсь в сторону мамы, болтающей с частью гостей и Ариной Дмитриевной.

– Мама, где мой телефон? – спрашиваю и жду, когда мама найдёт мой телефон в своей сумке.

– Вот, а что случилось? А ты не замёрзла? Может, на варежки возьми, – волнуется мама, пытаясь всучить мне свои варежки.