Бухарин. Политическая биография. 1888 — 1938
Шрифт:
Во-первых, Бухарин призывал к интенсивной помощи государства с целью преодоления «варварской примитивной обработки земли» крестьянами-единоличниками. Усовершенствованные методы культивации, удобрения, ирригация, создание новых сортов зерновых культур и элементарное просвещение — вот что до сих пор игнорировалось и что теперь Бухарин призывал использовать для «рационализации» и подъема индивидуальных крестьянских хозяйств при сравнительно малых затратах: можно «даже в рамках этого бюджета достигнуть много большего производственного эффекта» {994}. Во-вторых, Бухарин предлагал более долгосрочный, более дальновидный план, хотя и связанный с большим риском; он отражал важное изменение в его взглядах. План предусматривал создание коллективных хозяйств, преимущественно крупных, механизированных кооперативов. Ни сам Бухарин, ни кто-либо другой из руководителей партии до XV съезда не выступал публично с идеей перехода к умеренной коллективизации. Но принцип Бухарина был ясен. Он не считал свои кооперативы альтернативой индивидуальным хозяйствам или рыночным кооперативам, он рассматривал их лишь как попытку использования дополнительных капиталовложений и материальных стимулов с целью создания добровольных объединений, нового сектора производства зерна для увеличения объема сельскохозяйственной продукции во время намечавшейся индустриализации. Бухарин настаивал на том, что частные крестьянские хозяйства должны оставаться становым хребтом советского хозяйства на «несколько десятилетий» {995}.
Таковы были основные изменения, внесенные Бухариным в свою экономическую программу накануне XV съезда. Его новые идеи были более широко задуманы, но одновременно с этим реалистичны и осторожны {996}. Исчезла самоуспокоенность, которую левые высмеивали как «восстановительную идеологию». Характерной чертой его новой реалистической политики было подчеркивание значения культурной революции как неотъемлемого элемента процесса модернизации экономики, долгого и болезненного преодоления старых традиций и отсталости, «обломовщины» на производстве и в управлении, подготовки кадров образованных рабочих, техников и руководителей производства и достижения научного и технического прогресса вообще {997}.
Кроме того, хотя и с некоторым опозданием, Бухарин осознал коренные недостатки, присущие советской промышленности и сельскому хозяйству, а также усиливавшиеся последствия этих недостатков. Бухарин считал, что он учел все это в своей политике. Его пересмотренная стратегия развития экономики в значительно большей степени строилась на вмешательстве государства, на более строгом контроле над частным капиталом, на долгосрочном планировании и реконструкции производственной основы нэповского общества. По-прежнему оставались неразрешенными противоречия между ростом прямых налогов и увеличением сбережений граждан, между ограничениями для кулачества и стремлением увеличить валовой объем сельхозпродукции, между задачей уменьшения затрат в промышленности и задачей повышения уровня жизни рабочих. Видимо, Бухарин предвидел все это. Кроме того, было неясно, сможет ли «рациональное ведение хозяйства» вскоре дать ощутимые излишки, необходимые для капиталовложений, и удастся ли уменьшить товарный голод настолько, чтобы обеспечить непрерывный рост торговли сельскохозяйственными продуктами.
Но хотя его новые предложения запоздали и, возможно, не вполне укладывались в его теоретический анализ, Бухарин более не смягчал остроты стоявших проблем, для решения которых он предлагал использовать смешанную экономику в различных ее формах: максимально расширить возможности существующих предприятий (для чего не понадобится значительных капиталовложений) и строить новые предприятия; расширить «социалистический сектор», но одновременно продолжать эксплуатацию «полудружественного и полувраждебного или откровенно враждебного» частного сектора; сочетать планирование с использованием рыночной экономики там, где она имеет преимущество. Несмотря на готовность идти новыми путями, Бухарин отвергал альтернативные решения «или-или», поиски самого предпочтительного решения и был готов использовать максимальное число возможных вариантов одновременно {998}. Для программы Бухарина, основанной на эволюционных методах, умеренных целях и долговременных решениях, требовался длительный период без внутренних и внешних кризисов. Однако и те, и другие назревали. Внутренний кризис, острота которого стала очевидна в ноябре-декабре 1927 г., частично был вызван запоздалой реакцией руководства партии на отмеченные экономические проблемы. Внешний кризис, включая угрозу войны, в основном не подчинялся контролю.
«Мы — дети всемирного революционного движения», — говорил Бухарин коммунистической аудитории в 1926 г. {999}. Продолжавшаяся изоляция Советского Союза могла кое-кого убедить в том, что рождение первого в мире рабочего государства было преждевременным или что ему суждено остаться в одиночестве, но ни один большевик не мог публично признаться в этом. Это был вопрос веры, от которого зависел образ мышления партии и ее поведение в течение шести лет. В то время как международный характер революции считался священной истиной, 1923 год ослабил назойливые стремления партии предвещать революции в других странах. Перспектива революций в Европе потускнела, и руководители партии обратили свое внимание почти исключительно на внутренние проблемы. Политика Коминтерна не играла существенной роли в формировании партийных фракций или в разногласиях 1924–1926 гг.; ее роль проявилась запоздало и слабо лишь в 1927 г., когда оппозиция воспользовалась провалами сталинско-бухаринского руководства в Англии и в Китае.
По сравнению с тем вниманием, какое Бухарин уделял этому вопросу раньше, между 1924 и концом 1926 г. он мало интересовался обычными проблемами мировой революции. Его основные усилия в этом вопросе концентрировались на уточнении и популяризации сущности революционного процесса, неправильное толкование которой приводило к предположению, что отсутствие революции в Европе, отступление коммунистов в Восточной и Центральной Европе и «стабилизация» в крупных капиталистических странах означает «тупик» мировой революции. Бухарин объяснял, что такая «наивная» и ложная концепция складывается из-за «книжного, школьного» представления, будто революционная ситуация возникает повсеместно и одновременно, представления, вызванного неспособностью увидеть «гигантский процесс, протекающий десятилетиями». Хотя мировая пролетарская революция ожидается в более короткий исторический срок, следует помнить, что ее буржуазный эквивалент имел место в различных местах в различное время, даже в различные столетия {1000}.
Более того, революционный процесс следовало понимать как глобальное, а не европейское событие. Здесь Бухарин просто расширил образное сравнение, впервые использованное им в 1923 г. Он назвал Европу и Америку («индустриальные метрополии») «мировым городом», а «аграрные колонии» — «мировой деревней». Конечная гибель мирового капитализма (империализма) наступит при окончательной всемирной смычке между восставшим пролетариатом «метрополий» и «революционным движением в колониях, где основную роль играют крестьяне», на Востоке. Это важные «составные части» единого всемирного революционного процесса. В данный момент национально-освободительные движения могут лишить империалистические страны рынков и источников сырья, что является мощным фактором всеобщего кризиса капитализма, начавшегося в результате войны 1914–1918 гг. «Стабилизация» в Европе свидетельствует лишь о том, что развитие капитализма продолжается «приливами и отливами», а вовсе не о том, что революционный процесс закончился. Скорее он проявляется ярче всего в России, где империалистический фронт был прорван и где создается новая цивилизация, а также в странах Востока, на «колониальной окраине» капитализма, где «разгорается громадное пламя, отсветы которого заглядывают в окна лондонских и парижских банков» {1001}.
В своем роде это было привлекательное объяснение мировой революции, которое в некоторой степени компенсировало отчаяние коммунистов, вызванное общественным спокойствием на Западе. За исключением присущих лично Бухарину специфических выражений (отражавших его понимание русской революции) и его необычайно настойчиво подчеркиваемого значения «мирового крестьянства» в качестве «великой освободительной силы», такое объяснение было по существу экстраполяцией и развитием намеченной Лениным в 1920–1923 гг. идеи ориентации на Восток. Бухарин, вероятно, не встретил существенной оппозиции, когда внес это определение в официальную резолюцию Коминтерна в 1925 г. Однако оно могло служить в лучшем случае лишь общей принципиальной схемой и не предназначалось для широкого круга проблем, обсуждавшихся в 1926 г. (в частности, экономический подъем в ведущих капиталистических странах, который вызвал известное замешательство). VI конгресс Коминтерна был намечен на начало 1927 г. (в конечном итоге он состоялся летом 1928 г.). На нем предстояло принять, наконец, программу Коминтерна. Вывод большевиков о долгосрочном значении стабилизации нельзя было больше откладывать. Его должен был сделать официальный теоретик Бухарин, который уже составлял два проекта программы — в 1922 и 1924 гг. Оба они устарели к этому времени, и теперь он должен был составить проект третьей программы {1002}. С конца 1926 г. и до лета 1928 г., занимаясь вопросами внутренней политики, Бухарин уделял много времени «стабилизации капитализма и пролетарской революции» {1003}.
Из всех теорий Бухарина, выдвинутых им в 20-х гг., его анализ современного капитализма нуждался в наименьших коррективах. Для объяснения стабилизации он воспользовался своей, уже вызвавшей споры концепцией (одиннадцатилетней давности) государственного капитализма, который имел и запрещенное название — «организационный капитализм». Сначала Бухарин, кажется, сомневался, использовать ли ему снова термин «государственный капитализм», потому что это понятие имело роковое значение для судеб европейских революций, было связано с идеями Гильфердинга и других социал-демократов, а также являлось причиной разногласий Бухарина с Лениным. И хотя Бухарин до декабря 1927 г. не говорил определенно о «государственном капитализме» (а лишь о «тенденциях в направлении государственного капитализма»), было ясно, что начиная с 1926 г. это понятие лежит в основе его понимания сущности послевоенного капитализма {1004}.
Бухарину пришлось сделать вывод, что это было время «второго круга государственного капитализма», то есть что стабилизация, как ни хотели бы этого коммунисты, была не «временным» явлением, а результатом «глубоких, внутренних изменений структуры» капиталистического общества. Используя статистику, Бухарин установил связь между возобновившимся процессом монополизации капиталистической экономики, беспрецедентной концентрации и централизации капитала (посредством использования более сложных и крупных комбинированных форм собственности и управления) и возникновением нового типа организующей и плановой силы буржуазного государства в экономике. И снова, как утверждал Бухарин, национальный капитализм преодолевал свою «анархическую природу» и быстро восстанавливался на новой основе, «заменяя проблему иррациональных элементов проблемой рациональной организации». Его окончательный аргумент был почти идентичен тому, который он сформулировал еще в 1915–1916 гг. {1005}.