Бухенвальдский набат

Соболев Александр

БЕТХОВЕН

Прозвучать оркестром может пианино. Только очень тесно в маленькой гостиной. В ней, томясь от скуки, коврики и плюши поглощают звуки, музыку душат...

Отметая шторы, сквозь туман пуховый рвется на просторы Людвиг ван Бетховен, где леса и горы, где гуляют тучи, где играет море, полное созвучий.

1945

ИЗМЕНА

Что

будет со мной — неизвестно, загадочна дымка пути. За чуткость мою и за честность коварством своим отплати. Ты мягко играешь Шопена, но явно, сквозь шорохи снов, ползет, улыбаясь, измена, как ведьма с букетом цветов.

1945

* * *

Осень... Тучи небом овладели, дождь идти затеял две недели... И вконец продрогший воробей вспоминает прелесть летних дней. С завистью он смотрит на прохожих, на зонты, калоши, макинтоши... И выходит, что по всем приметам осень одолела лето...

1945

СОЛДАТУ-ПОБЕДИТЕЛЮ

Ты перешел родной порог, Как солнечная весть. Не перечесть твоих дорог, Твоих путей не счесть.

Солдат не плакал никогда, Хоть было тяжело. А нынче — экая беда, Слеза бежит назло.

Не торопись ее смахнуть И утаить от всех, От радости такой всплакнуть И воину не грех.

Садись, товарищ, ты устал. Сними свою шинель, Поведай нам, как ты шагал За тридевять земель.

Как нес священный русский стяг Сквозь пламя в жаркий бой, Как пал перед тобою враг, Поверженный тобой.

1945

О СЧАСТЬЕ

Такое — чересчур жестоко, такое — горестно-смешно. Ты счастья ищешь? Вот оно — под боком, ну, протяни же руку, вот оно! Коснись его, неведомая сила в тебя вольется, и конец зиме. И ты умчишься на могучих крыльях, без отдыха, за тридевять земель. Там — вечный день, спокойно плещет море, целуя берег ласковой волной... Ученый кот живет у лукоморья, поигрывая цепью золотой... Ты руку протянул с надеждой, робко и трепетно... Но будто бы во сне сверкнула рядом сказочная рыбка и скрылась невозвратно в глубине. Да, это — чересчур жестоко, да, это — горестно-смешно... Виденье счастья — вот оно! А счастье? Далеко... Далёко...

1946

* * *

Туман в окне. А может, темень? Наверно, ночь... Вокруг — покой. Плывут по небу тучки-тени. Мы на Земле одни с тобой. Волос волнующие пряди струят неуловимый свет. И теплое дыханье рядом... А вот уже в окне рассвет. Я ухожу. Я в сердце ранен, незримо ранен... Голова чуть-чуть в хмелю, слегка в тумане, во мне звучат твои слова, звучат, как сказка, как преданье, мелодией звучат во мне. Скорей бы новое свиданье! Туман в окне, рассвет в окне...

1946

ЦВЕТОК

В саду у железной ограды вырос чудесный цветок. И дышит легкой прохладой каждый его лепесток.

Пусть грозы шумели над садом, пусть ливни по стеблю секли — цветок распустился, как радость, как символ бессмертья земли.

1946

* * *

Жестокий ветер дул всю зиму напролет. Скрипел столетний дуб, одетый в снег и лед. Казалось, будто он не вытерпел, застыл, казалось, мертвый сон его глаза смежил... Тянулись корни вглубь - к подземным закромам. И выжил старый дуб наперекор ветрам.

1946

ТРАУРНЫЙ МАРШ ШОПЕНА

Безжизненно скованы губы, и синяя тень на челе... И стонут приглушенно трубы, что будешь ты предан земле.

К тебе устремляются звуки, они умоляют: «Проснись! Хоть чуть разомкни свои руки, и солнце вернет тебе жизнь!»

Но глух ты и нем, словно камень, и стоны тебе ни к чему. А звуки, шурша меж венками, уходят куда-то во тьму...

Но вдруг, вырываясь, бушуя, они устремляются в бой. Как море рокочет, волнуясь, — так трубы поют над тобой...

Сожнут благодарные внуки тобою взращенную рожь. И ты под мажорные звуки торжественно в вечность плывешь.

1946

* * *

Ты сколько б людям ни дарил своей любви, труда и сил, ты не рискуешь разориться — вернется все тебе сторицей!

1947

* * *

Сегодня первый яркий день красавицы весны. Такая в небе голубень, так облака ясны, так взбудоражена душа, и так играет кровь, как будто не весна пришла, а первая любовь!

1947

* * *

Если нет вдохновенья — голоса нет. А фальшивого пенья не потерпит поэт.

Легче примет страданье, смирится с нуждой, чем свершит надруганье над песней святой.

Лучше долгие сроки до боли молчать, чем бескровные строки на погибель рождать.

Апрель, 1947

НОВЫЙ ДОМ

Старый пес уселся под окном и скулит тоскливо, глуховато... Этот старый и сутулый дом был отменным молодцом когда-то, щеголяя красотой крыльца, поджидал хозяина — отца.

Почему ж, внимая пустоте, все крыльцо обвито паутиной? Почему от порыжелых стен валится обветренная глина? И в ответ собака заскулила: «Знаю, где хозяина могила...»

Песня раздается поутру, плотник в дерево топор вонзает, и растет, растет сосновый сруб, и доволен молодой хозяин. Пот струится с крепкого лица. Он похож на своего отца.