Бухенвальдский набат

Соболев Александр

1959

* * *

Кто раз-другой бессовестно солгал, с тем совесть никогда дружить не сможет. Как разъедает ржавчина металл, так ложь неумолимо душу гложет.

А человек с прогнившею душой не избежит неотвратимой мести. Приговорен к позору сам собой, святыню променявший на бесчестье.

Ты не умеешь и не хочешь лгать. В той чистоте — твоя краса и сила. Тебя с пеленок наставляла мать и кривду ненавидеть научила.

Она тебя оберегла от лжи. Спасибо ей сыновнее скажи.

1959

МИЛОСЕРДИЕ

Неправды здесь

ни капли нет.

Лежал на койке госпитальной полумертвец. И падал свет на странный взгляд его, печальный. Не то уснул, не то дремал он, укрытый мягким одеялом, не то утих он навсегда и погрузился в вечный холод...

Врач-капитан промолвил: — Да... А жаль, солдат еще так молод! Спускалась ночь. Спускалась клеть в подвал, в сырое подземелье... Приблизилась неслышно Смерть, уселась на краю постели. — Ну что ж, пора и на покой, — сказала сипло, глуховато. Солдат отвел ее рукой: — Нет, врешь, старуха, рановато, до срока не хочу истлеть твоим, карга, сожженный зельем!

Всю ночь покачивалась клеть меж койкою и подземельем.

Ломало утро рубежи. Солдат откинул одеяло... у койки девушка стояла и ласково спросила: — Жив? Солдату протянула руку и положила на плечо. А он, все видя ту старуху, шептал в бреду: — Мне горячо... В пространстве сумрачном, безбрежном, кровать качалась и плыла. Пред ним в одежде белоснежной сама Снегурочка была. Но не из сказочного царства — из лебединых рук ее он принял воду и лекарство, впадая снова в забытье. А Смерть невидимо сидела у изголовия его. — Старайся, девка, это — дело, хе-хе... Посмотрим, кто — кого?.. Моя коса остра как бритва...

Двенадцать суток длилась битва.

Сестра махала полотенцем, дул на больного ветерок, кормила с ложки, как младенца, за каждый радуясь глоток. А он смотрел в глаза сестренке — как много было в них тепла, из них, казалось, струйкой тонкой солдату в сердце жизнь текла...

Старалась Смерть. Но как на камень наткнулась вдруг ее коса. Старуха развела руками и прохрипела: — Чудеса! Веками я живых косила. А тут, поди, девчушка, вот!..

И от солдата отступила: — А ну вас! Дел невпроворот!

Солдат и до сих пор живет!

1959

* * *

Часами мы толпимся у холста: деревья, пруд, кувшинками покрытый, — обычная земная красота нам кажется чарующим открытьем.

Художник ты. И это полотно тебя за все труды вознаградило. А помнишь ты, как мать давным-давно земную красоту тебе открыла?

Она тебя водила по лугам и по лесным извилистым тропинкам, учила слушать утром птичий гам, показывала каждую травинку...

Наследником ее высоких чувств ты в мир вошел и стал жрецом искусств.

1959

* * *

Есть край у океанов и лесов, есть даже у галактик очертанья. Но безгранична матери любовь, вместившая в себя все мирозданье.

В ее глазах — не отраженье дня, не преломленье солнечного света. Они — источник вечного огня, без матери зачахла бы планета.

Ей с уваженьем в пояс поклонись, она того сторицей заслужила. Тебе она открыла неба высь, и кровь ее в твоих струится жилах.

Ты можешь все молитвы отвергать, но помни как святыню слово — Мать!

1959

* * *

В весеннем небе, трепетный, незримый, поет, поет певец неповторимый. Как этот голос серебрист и звонок, как он взмывает в голубую высь! Солирует над пашней жаворонок...

Глядите, люди, как прекрасна жизнь! Тепло и радость в акварельной шири, дыши и наслаждайся, человек! В своем огромном благодатном мире мир нерушимый утверди навек.

Вдруг над Землей, как призрак, гриб огромный, его взметнула ядерная бомба! Что может быть страшнее и нелепей: удар!.. Ни жизни, ни певца — пустыня. Пепел...

1959

ГРОЗА НАД РЕКОЙ

Еще раскаты грома вдалеке, еще полнеба в солнечном свеченье... Еще в непотревоженной реке едва дрожит деревьев отраженье. Видением серебряный наряд дугой взметнула над водою рыба... И вдруг сверкнул меж тучами разряд, и сорвалась грохочущая глыба!

В короткой схватке побежден покой, и ветер налетает из-за леса, он мечется и свищет над рекой, и хлынул ливень дымчатой завесой... То вспышка молнии слепит глаза, то берега покрыты полутьмою... Разбушевалась над рекой гроза, горой волну вздымая над волною.

Но вот из мрака белый пароход внезапно, словно в сказке, вырастает, плывет он гордо, не сбавляя ход...

И кажется: стихия утихает, и кажется: светлеет небосвод...

1959

* * *

Земля, Земля — планета голубая, с высот волшебным кажется твой свет. Ты все еще такая молодая, зовущая — и в миллиарды лет!

К тебе корабль, быть может, направляют с другого мира. В дальнем далеке не ведают, планета голубая, что жизнь твоя висит на волоске.

Так пусть, когда, преодолев пределы, те космонавты на тебя сойдут, не мертвою пустыней обгорелой — красавицей живой тебя найдут.

Где чаша счастья до краев полна, где навсегда повержена война!

1960

* * *

Колышет ветер голубое знамя. Рассветный час молчанием объят. Холмы в степях. Под этими холмами герои наши непробудно спят.

Их обожгли в боях жестоких пули, и свет померк, и гулкий гром затих... Они на запад руки протянули, зовя вперед однополчан своих.

Среди цветов, у памятника, чаша, а в ней огонь и день и ночь горит, огонь, зажженный в честь героев павших. Бросает пламя отсвет на гранит.

1960

ПАМЯТНИК

М. Горькому

Художника искусная рука резцом запечатлела на века, как человек без устали шагал и лишь затем взошел на пьедестал, чтоб с высоты далёко заглянуть и вновь продолжить свой отважный путь.

Стоит на пьедестале Человек и зорко смотрит в следующий век.

1960

МОЙ РАБОЧИЙ КАБИНЕТ

Мещане, не глядите, Бога ради, на мой невзрачный, неприметный садик. И что в нем есть, какая красота? Пять тонких вишен шубинской породы, жасмина куст, сирени два куста, а прочее — картошка в огороде. Пожалуй, все. Какая радость зренью? Мещане, отворачивайте взгляд. Вы скажете: — Пародия на сад. Я говорю: — Источник вдохновенья. Хотите — верьте мне, хотите — нет: здесь мой рабочий кабинет. Мой кабинет — в каких-нибудь два метра, но он со всех сторон открыт для ветра. Над головой — душистый куст сирени, вишневые деревья — по бокам. Я защищен ажурной, легкой тенью. Стихи — на солнце. Хорошо стихам!