Букет белых роз
Шрифт:
Себастьян поймал на себе наши взгляды, когда сказал:
— Я принесу вам плед, — после чего оставил нас одних.
Тяжесть вернулась ко мне. Мои согретые руки, скрепленные в замке, застывши, лежали на поверхности стола, рядом с поставленным чаем и тарелкой конфет.
Я задумалась, наблюдая за тем, как отец возится со своими вещами.
Окно, выходящее на ночной город, заштриховалось каплями дождя, который стучал снаружи по белому подоконнику. На стуле лежала до сих пор высыхающая куртка
— У тебя репортаж? — Вытирая ладонью влажный лоб, я окинула взглядом сумку, стоящую около порога кухни-столовой.
Отец принес ноутбук и опустил его на стол, примостился сам, открывая ладонью экран.
— Очередная командировка, ты же знаешь. — Голос выдавал усталость. — Я позвонил своему оператору, он ждет меня завтра, а сейчас отдыхает в гостинице. — Когда монитор засветился, родитель оторвал свое внимание от ноутбука, посмотрел на меня. Темные волосы падали на лоб, а карие глаза улыбались сквозь завесу этих прядей, в слабом блеске очков. — Ну как ты, милая?
— Как на иголках, папа… — Иногда я сравнивала себя с уцелевшей на минном поле, спасенной, но все такой же сбитой душою в кровь. — Сколько боли получила за это время…
— Что случилось? — Отец доныне смотрел на меня. — Тебя не приняли родственники Макса?
— Приняли, — с выдохом сразу ответила я, подыскивая новые лживые слова.
Тогда отец позволил себе перевести внимание на свою работу. Его пальцы шустро забегали по щелкающей клавиатуре. Я знаю эту скорость его рук с самого детства, занятость.
Кипучая энергия Владимира сравнится только с мощностью робота. Он всегда был трудолюбивым, им и останется.
— Как там Владик? — попутно спросил он, когда набирал текст. — Ты хоть сфотографировала его?
Отец сидел прямо напротив меня. Его лицо залил белый свет монитора.
— Владик… тоже хорошо. — Мысли заблуждали по выбору очередного обмана. — Я не успела, потому что перебралась сюда…
— Решила жить в Лондоне, значит… — по губам родителя скользнула улыбка. — А как же мечта, квартира в Токио?
— Все будет, обязательно, пап, но только позже… Сейчас у меня не очень легкие времена.
С умыслом, я рыла эти окопы от правды, чтобы отец не узнал, с чем и кем я связана на самом деле.
— Но тебе не понять, — вырвалось из меня, от чего отец удивленно взглянул на меня. — Пожалуйста, не спрашивай меня об этом. — Я отвела взгляд. — Мне очень больно…
Я чувствовала на себе серьезный взгляд отца. Помолчав, он сказал потом:
— Если тебе тяжело говорить об этом, я не настаиваю. Но я твой отец. Пусть ты уже выросла, я все равно беспокоюсь за тебя. Для меня ты всегда будешь маленькой девочкой…
Было все ясно, как на ладони — я не лишена самого главного. Не лишена семьи, пусть и расколотой надвое.
Целого не нужно — не все может быть по справедливости.
Есть часть — и это для меня всё.
— Я принес вам плед, — тут же донеслось до нас, когда Себастьян раздвинул локтем занавески и прошел сквозь дверной проем. — Госпожа, согревайтесь, — его руки положили на мои плечи бархатную материю, помогли расслабиться, отпустить тяжесть. Демон наклонился к моему уху, выдыхая шепотом: — Скажите, если что-то еще будет надо…
Не оборачиваясь, я кивнула ему. Отец со странным изумлением смотрел на нас, кашлянул, продолжив стучать пальцами по клавишам.
Когда Себастьян отошел в сторону, я спросила, пододвигая к себе недопитый чай:
— А о чем репортаж, пап?
— Как обычно: про политиков и прочее… — глядя на светящийся экран, ответил он. — Про митинги всякие…
В его очках отражалось то, как он открывает новое окно браузера, и текст с фотографиями ползет снизу вверх.
— Что читаешь?
— Да так… ни о чем.
Теперь он скачивал какой-то документ. Зеленая полоска быстро поползла в сторону ста процентов.
Я так и не выпила чай: давно остыл. Пальцы просто стискивали полупустой стакан.
— Папа… Я знаю — ты что-то скрываешь… Скажи мне…
Себастьян никуда не уходил — он стоял, переводил взгляд с отца на меня.
Я больше не слышала стука по клавиатуре — мужские пальцы будто застыли над ней, парализовались. Помолчав, словно не желая мне отвечать, глубоко вздохнув, отец затем поднял голову. В родных глазах больше не жила искра ребячества — потонула в сосредоточенности и строгости лет.
— Ты действительно хочешь знать?
Я выдержала его жестко нахмуренный взгляд.
— Да, хочу.
И тогда отец остановился у этой черты, закрывая крышку ноутбука и откладывая его в сторону.
— Я не хотел тебе говорить… Но это касается твоей матери.
Мои глаза расширились, и я краем заметила, что Себастьян стал недоумевать насчет моего возникшего состояния.
Мама… Воспоминание о ней острой иглой прошло в памяти.
— Как и тебе, мне тоже больно, — мрачно продолжил отец. — Прошли годы, но это ничего не поменяло.
Снова помолчал, как от временной потери голоса.
Отец снял очки и начал протирать из тканью рубашки. На мужчину опустилась тень прошлого, что пронизывала током, возвращала старые шрамы и потери. Невыносимое, как удар по лицу.
— Я узнал, почему она ушла от нас…
Вздрагивая еще раз, теперь я в голове перебирала столько разных семейных пар — теснее союза моих родителей нельзя было найти. Но в чем и чья же вина этого разрыва?
Я ждала его ответа. Мне не было безразлично.