Буковый лес
Шрифт:
«Господи! Сделай так, чтоб он ничего лучше Монахинь Фроловского монастыря в жизни ничего не встречал! У-род!»
– …монахиня, чтобы навести порядок на могилках, оправилась одна на кладбище. Когда она вернулась обратно, в монастырь ее с трудом узнали. За несколько часов старая женщина помолодела, покрасивела, постройнела и превратилась в совсем юную девушку.
– Да-ты-что?! – Раздельно с вызовом гаркнула Линда, – И постройнела за несколько часов, и помолодела?! Ясно.
– Да! – Вальдемар вызова не услышал, – В монастыре начался переполох. Все кинулись у неё расспрашивать, что да как произошло, но монахиня никому не отвечала, она только знаками показала, что отправляется к себе в келью отдыхать. На следующее утро
Линда совершенно явственно чувствовала, как волосы на её теле шевелятся и руки покрываются «гусиной кожей».
– Да-ты-что?! – Слово в слово раздельно повторила она, – Тогда какого чёрта ты меня сюда припёр? – Голос громкий, без вибрации и дрожи. Она фыркает и поводит плечами, – Я так понимаю, целью нашей ночной экспедиции в восемьдесят метров над уровнем Днепра это поиск пропавшей полтора века назад покойницы?! Я думаю тебе поздно лечиться абтурированной водой из кухонной банки, потому, что ты больной на всю голову. Знаешь ли, ты сегодня все границы перешёл.
– Нет, цель нашей экспедиции в том, чтоб ты запомнила на всю жизнь какой красивый в это время суток город Киев! – Неожиданно резко закончил он и снова схватил её за талию сзади, – А вот как сброшу сейчас кого-то вниз, чтоб не задавал глупых вопросов! Вот смеху будет! Ну, всё, ладно, ладно, не сброшу! Я пошутил! – Вальдемар пригладил, растрепавшиеся, волосы, – Поздно уже. Давай поедем домой, а то Иннеска невесть что подумает.
«О! Да! Она подумает! А, что я подумала, тут никого не интересует? Нас беспокоят только Инкины мысли? Вот такого у меня ещё не было! Я «динамила» по малолетству, это да, такое бывало и не раз. Но, что б «динамили» меня?!
Хорошо сказал партнёр по съёмкам – этот «вечерний Киев» я безусловно именно на «на всю жизнь» и «запомню». Ну ты и … ну как тебя назвать?…Это даже позорней, чем когда твой жених с твоей подругой в платяном шкафу заперлись.»
Дома Машенька уже спала, растрепав косички и уткнувшись носом в цветок на подушке. До чего хороший ребёнок. Жаль, что Вальдемар так и не смог её полюбить.
Иннеска уставилась на Линду не во все глаза, а во всё лицо.
– Сигноми, девушка! (Простите. Греч.), – Линда была на грани нервного срыва, – Ты что надеешься на моём лице найти совершенно материальные следы грехопадения? Типа я наставила с Вальдемаром мужу рога, и у меня теперь прямо во лбу растёт хобот? Не надо на меня так смотреть! Ничего не было. А как же! Нам нельзя по условиям контракта! – Зачем-то желчно добавила она и, развернувшись на каблуках, пошла облегчать холодильник.
Третий день съёмок оказался не менее ёмок, чем предыдущий.
Четвёртый день реалити
– Доброе утро! – Иннеска не вытерпела первая. Она битый час громко возилась со своей сумкой, громко застилала постель, громко наносила на лицо макияж в надежде, что Линда проявит сознательность, сама проснётся и не будет лежать посреди салона как копчёная колбаса на Привозе. Агась! Счас! В кои веки ей подмастило пожить целую неделю в своё удовольствие, без маминых воззваний, типа: «Что за девочка такая, прямо я не знаю?! Посмотри который уже час! Разве нормальные девочки спят в выходные до девяти утра?! Они встают пораньше, умываются, одеваются, готовят всей семье завтрак, прибирают, суетятся. Ну, ты же д-е-е-евочка!». После замужества ничего не изменилось, всё то же самое проделывал Андрей, и от этого, надоевшего за всю жизнь, «е» в середине слова Линде до спазмов в конечностях хотелось затолкать ему в рот большой кусок своей простыни, чтоб он замолчал. Так что Инка себе льстила, в светлой надежде пробудить в Линде совесть.
– Доброе! – Линда высунула только голову до носа и принципиально молчит, вынуждая Инку играть на своём поле.
– Сегодня у нас интересный день!
«Да, а все предыдущие дни были у нас „не интересными“. Они были такими „не интересными“, аж до сих пор по телу мурашки ползают».
– Да, неужели?! – Линда сменила тактику и решила немного побыть «ироничной стервой».
Роль «стервы» она примерила на себя впервые когда стала писать для Ингиной газеты сатирические памфлеты, но пользовалась этой ролью крайне редко. Сегодня вот, Линда решила поупражняться в остроумии. Это всё со вчера! Если б вчера ей не было так страшно и плохо на этом заброшенном могильнике, она бы сейчас бы никому бы не дерзила бы. А этот гад, который весь день клялся в вечной любви и верности, даже не поцеловал её! Только сделал вид, что обнимает, а сам…
Теперь для восстановления потерянных сил, надо уйти в себя, оставив обществу пустую оболочку, а ночная Линда с морским отливом ляжет на дно и залижет ранки. Послезавтра – последний день съёмок и слава Богу, а их несчастные восемьсот евро плевок в лицо за такую работу. Послезавтра ей надо быть на высоте. Послезавтра прилетают Эндрю с Клавой, телевизионщики им устроят «круглый стол», где произойдёт «разбор полётов». Ночью, после «стола» – аэропорт Борисполь и почти утренний рейс на Афины уже вместе с мужем. Как быстро пролетело время! Вроде бы она только вчера рассматривала цветы на вальдемаровском заборе, а послезавтра – конец съёмке.
Линда вроде бы и не хотела, чтоб съёмка заканчивалась, но с другой стороны во всём теле поселилась такая смертельная усталость, такое желание отделаться поскорее от всех эти камер, дневников, от выверивания каждого своего слова и прочей дребедени, что казалось сил уже нет ни на что. Почему она должна им верить? Может они только делают вид, что у них две камеры, а сами насовали «жучков» везде, даже в туалете? Может они все двадцать четыре часа подслушивают, подсматривают, может именно поэтому она себя чувствует подопытной крысой, где главный лаборант, приводящий в действие электрические разряды – это вовсе не Вальдемар, и даже не Иннеска и Таня вместе с их переговорными устройствами, а кто-то, кого она ни разу не видела… Ну, как в полиции на допросах. Там есть такие стёкла, вроде как ты смотришься в зеркало, а с противоположной стороны прозрачное стекло. Линда такие штуки видела в кино – тебя допрашивает следователь, типа ты с ним сидишь только вдвоём, на самом же деле тебя ещё видят десять человек, а ты видишь только одного следователя. Вообще-то нельзя сказать, что она «одного Вальдемара видит». Линда «не видит» даже Вальдемара.
Вальдемар, скорее всего, сам на крючке и очень чётко следует каким-то строгим инструкциям извне. Даже вчера на той самой горе, где они были совершенно одни, и она практически отдалась ему со всей страстью и необузданностью натуры, а он, он, совершенно не думая о том, что они тут мужчина и женщина, размышлял о чём то другом, но для него более важном и вид у него был такой, что казалось партайгеноссе собрался возглавить ни много ни мало – Четвёртый рейх. Там внизу у подножья горы только факельного шествия не хватало, а рожа его уже вполне соответствовала. Ладно, подкопим сил на завтра, перекантуемся внутри себя. Завтра я лично вам устрою, громыхну заключительный аккорд «Поэмы экстаза».
– И что ж у нас такого «интересного», Инночка? Марик на мне жениться обещал, так неужели решил прямо сегодня?!
– Нет, сегодня он не женится, – Инка даже не улыбнулась, – сегодня мы по программе должны менять правила, но так как у нас с самого начала всё пошло не так, правила отставили вообще.
«Значит я правильно поняла – что-то пошло не так и, кажется, Иннеска, посоветовавшись с кем то гораздо выше, получила строгие инструкции, – то есть мы больше статутом не пользуемся, и я свои пожелания не высказываю.»