Бумажная Деревня
Шрифт:
Телевизор заговорил про новости спорта.
– Выключи, пожалуйста,- попросил отец,- Не хочу про смерть слушать.
И телевизор погас.
Дым от канифоли клубился, как поминальные благовония.
– Надо ему имя посмертное придумать,- заметила Кацуко.
– Не надо. Он жив пока.
– Когда я умру, - тело в крематорий,- потребовала Кацуко,- Я не хочу занимать место.
– Не надо этого говорить.
– Надо. Я тоже когда-то умру.
– А вы с отцом нитирэновцы?
– Нет. Дзен традиции Сото. Но мне всё равно,
– Странно, что не нитирэновцы. Боевая школа, как раз для него. Когда на диспуте заканчивались аргументы, нитирэновцы применяли лёгкую артиллерию.
– Ты его не понимаешь,- мать уже вытирала пыль,- Он не за идею воюет. Ему просто нравится воевать, он так устроен. И с традицией у него всё просто. Какой храм ближе, туда и ходил. Раз в жизни. Перед вступительными экзаменами.
– А если бы рядом была католическая миссия - пошёл бы?
– Никогда.
– Почему?
– Там могли быть шпионы.
6. Понятие сансары в свете теории прибавочной стоимости
Вот что случилось на улице МОПРа.
В Китайский посёлок привезли слона. Старый Эйтаро увидел его на соседней улице, где автобусная остановка. Вон он, вдалеке. Большой и чёрный, с аккуратными белыми бивнями, он похож на бесформенную грозовую тучу.
И от этого слона почему-то не по себе.
Эйтаро смотрит по сторонам. Когда страшно, хочется, чтобы поблизости был кто-то адекватный. В этом смысл коллектива... Рядом неожиданно обнаруживается внук Рю, он в расшитом золотом синем придворном наряде и с волосами, выстриженными на лбу и завязанными на макушке в пучок, как у самурая.
Но внуку надо ехать. Эйтаро сажает его на девятку, смотрит, как Рю надевает ковбойскую шляпу и возвращается по гаснущей дороге домой.
Навстречу движется нечто среднее между крестным ходом и первомайской демонстрацией. Несут, среди прочего, наколотую на копьё голову Карла Маркса из папье-маше. Впереди идут обычные люди, потом целая куча синих одежд в медных масках советских вождей и передовиков производства, а за ними толпа, переодетая в насекомых. Эйтаро пытается посторониться, но они бросаются на него все, разом, щёлкая щетинками и желваками.
Старший Мураками проснулся и увидел знакомую комнату. Кёко поблизости не было. Он позвал жену, но никто не ответил.
Наверное, в гастроном ушла. Даже если ты главный коммунист в Дальнем, твоя жена всё равно ходит иногда за покупками.
Со скрипом он поднялся с дивана и пошлёпал в туалет. Старость он ощущал куда явственней, чем светлое будущее и, конечно, не ожидал, что вдруг окажется в центре нашей истории.
В туалете его настиг звонок в дверь.
– Пусть звонят,- злорадно подумал он и тут же раскаялся. Разве можно такое думать о скромном просителе?
Эйтаро посмотрелся в зеркало, разгладил воротник и пошёл открывать. Щёлкнул ключами, отворил дверь - и чуть не выругался.
На
– Вы не беспокойтесь,- улыбнулся губернатор,- охрана на входе и по всему периметру.
Целая буря чувств захлестнула старого Эйтаро. Описать её точно нет никакой возможности - слишком много было чувств и они перехлёстывали друг через друга, вливались и опять растекались, оставляя за собой лужи и разрушения. И горький удушливый пар поднимался над потоком чувств.
Эйтаро вдохнул, выдохнул и напомнил себе, что Айсингёро - не враг ему, а лишь политический оппонент.
– Зайдите,- сухо произнёс он,- и дверь закрывайте. У меня тут прятаться негде.
Губернатор кивнул вглубь коридора и вошёл. Эйтаро успел заметить, как в коридоре кто-то кивнул в сторону лестницы. Интересно, сколько человек отвечает за безопасность?
Эйтаро пошаркал на кухню и поставил чайник.
– У меня не очень много времени,- заговорил губернатор,- Речь идёт о сотрудничестве. Нужны голоса. Ваши, красные. И вопрос один?
– Сколько?
– Он.
– К сожалению, не продаётся.
– Послушайте,- почти рассмеялся Иван Пуевич,- Эйтаро Адзусович, как же вы занимаетесь политикой без знания элементарных вещей. Партии для таких торгов и собирают.
– Нет, нельзя,- Эйтаро ждал первых пузырьков,- Если мы начнём продавать голоса, то скоро нам продавать будет нечего. Вся наша суть в том, что мы вас ругаем. И я не уверен, что это продаётся. Это у китайцев всё проще. Их религия в этом случае даёт конкретный совет.
– Которая из трёх? Конфуцианство что-ли?
– Конфуцианство не религия. Это ритуалы, вроде чести государственному флагу. А религией Китая издавна была Польза. Полезно китайцу быть мусульманином - он и примет ислам. Но в Мекку всё равно не поедет - за это ведь не доплачивают. Полезно называться протестантом - стал протестантом. Ритуалы выполнил, крестик надел, и ему достаточно всё равно, чтобы это не мешало работе. Вы же сами знаете - иезуиты, когда приехали в Китай, очень мучались. Нету в китайском языке слова "Бог", хоть ты на стенку лезь. И до сих пор так толком и не появилось. Так что китайский коммунизм, что бы там не говорили, имеет отличные шансы на будущее. Потому что он на самом деле не мешает. Красный Китай будет расти, вот увидите. Как росли Тайвань и Гонконг.
– А разве ваше дело - не ритуал?
– Нет.
– Долг самурая?
– Мы, потомки провинциальны священников, и слов-то таких не умеем.
– Прячитесь, Эйтаро. Прячитесь! Смотрите, как бы вам от народа не оторваться!
– От народа мне деваться некуда. Слева народ, справа народ, сверху народ, снизу народ. Иногда даже на лестнице его нахожу. Лежит прямо на ступеньках, мертвецки пьяный и очень несчастный.
– Ваш народ такое не одобряет.
– Мы, коммунисты, верим, что народ везде одинаковый.