Бумерит
Шрифт:
Она ответила лишь: «Посмотрим».
– Хлоя, мне приснился очень странный сон. Как будто Скотт и я… то есть, там было это поле… в общем, Хлоя, как прошёл твой день?
– Брось, сладкий мальчик, если тебе что-то и могло присниться, то это обнажённые женские тела, много тел.
– Ха-ха, ха-ха-ха, ничего подобного.
– Ты весь покраснел, сладкий мальчик. Знаешь, почему все твои сны и фантазии всегда о сексе?
– Ну, ты же сама говорила, в двадцать лет парни каждые десять минут…
– Это было о частоте, а не о причине.
– То же самое я сказал Скотту!
– Да, и кто-нибудь из вас двоих это услышал?
– Вообще-то…
– Видишь ли, Кен, именно из-за этого распадаются пары. В мужском мозгу каждые десять минут возникает грандиозная эротическая фантазия. И что остаётся делать бедному мальчику? Продолжать впрыскивать ту же сперму в ту же вагину?
– Меня сейчас стошнит.
– А может, он выберет сотню лежащих в ряд обнажённых женских тел? Я так и думала. Вот почему практичной девушке постоянно приходится что-то выдумывать, чтобы её мужчина год за годом не терял интереса к её телу.
– М-м, понятно.
– Тогда слушай, сладкий мальчик. Камасутра, глава 1, поза льва.
– Я вовсе не хочу сказать, что в истории нет примеров неравенства – как раз наоборот. Не мне с моим цветом кожи объяснять вам, как много в истории неравноправия, – Джефферсон молча оглядел зал. – И всё из-за того, что сама история – это запутанный рассказ о постепенном, идущем с переменным успехом преодолении неравенства, хотя постмодернизм и отказывается рассматривать такое обобщение. К примеру, в обществах всех без исключения типов, включая охотничье-собирательское, садоводческое и аграрное, в той или иной степени практиковалось рабство.
– Так продолжалось до тех пор, пока модернизм с его пониманием всеобщего формализма не провозгласил равенство всех мужчин, а чуть позже, с появлением зачатков плюрализма, было провозглашено равенство всех людей. Так что модернизм впервые в истории, без оглядки на какие бы то ни было обстоятельства, поставил рабство вне закона. До модернизма в истории всегда присутствовало рабство, сексизм или расизм, потому что только с модернизмом в истории появилось всеобщее равноправие, и только после модернизма – плюралистическое многообразие.
– Но культурологи, изучавшие историю и не находившие в ней плюрализма, решили, что его там не было из-за угнетения, которое они свалили на своих любимых козлов отпущения. Вспомните: с точки зрения зелёного мема, в мире всегда есть жертвы, и есть палачи. Так были выбраны несколько главных палачей: патриархат, западное Просвещение, ньютоно-картезианская парадигма и логоцентризм, причём большинство из этих палачей оказались вариантами ужасной «линейной рациональности», которая якобы подавляла женщин, природу, телесность и т. д.
– Формальная рациональность действительно способна подавлять то, что плохо с ней согласуется. Но какой бы «плохой» ни была формальная рациональность с точки зрения дискриминации, дорациональное познание было во много раз хуже, поскольку придерживалось исключительно эгоцентрических и этноцентрических взглядов.
– Итак, спеша «свергнуть» и «преодолеть» рациональность, бумерит совершил две роковые ошибки: он не признал достижений оранжевого в деле эмансипации (а это отмена рабства, феминизм, экология) и приписал дорациональным мемам освобождающую силу, которой они на самом деле не обладали.
Джефферсон подошёл к краю сцены, посмотрел в зал и огласил официальное обвинение:
– Культурология намеревалась освободить мир, основываясь на двух ложных посылках. Бумерит был готов к своему кровавому маршу.
– Вы с Дарлой поцеловались? Одно из главных событий в твоей жизни – это ваш поцелуй? – Джонатан ухмыльнулся.
– Ты, блин, шутишь, да? Слушай, Стю, малыш-мистик, детка, тебе надо почаще общаться с людьми, понимаешь, о чём я? Потому что если твоё главное событие – это поцелуй, то, наверно, твоё главное развлечение – это смотреть, как опрыскивают овощи в «Сэйфвей» [78] .
78
«Сэйфвей» (англ. «Safeway») – английская сеть супермаркетов. – Прим. пер.
Стюарт его не слушал – его никто не слушал.
– На следующий день я встретил Дарлу после показа для Дэйтонс, чтобы отвезти в аэропорт – она летела обратно в Чикаго. У неё не было времени переодеться, поэтому её лицо покрывал обильный макияж и мерцающие блёстки, а тело было едва прикрыто.
– В аэропорту мы стояли у стойки до последнего предупреждения об окончании посадки. Мы страстно целовались, а когда она отстранилась, то начала хохотать, потому что моё лицо всё было измазано в косметике и блёстках. Я как пьяный, шатаясь, вышел из аэропорта. Покрывавшие меня блёстки прекрасно отражали моё ощущение жужжащего экстаза. Я шёл мимо людей, на лицах которых читался немой вопрос: «Что с ним такое стряслось?» Про себя я придумал на него ответ: «Господи, какие у неё потрясающие губы». Ту искру, которую я заметил в глазах Дарлы, я теперь видел в глазах всех прохожих. И как я раньше этого не замечал?
– Потом мы несколько дней круглосуточно разговаривали по телефону, изучая друг друга изнутри, всё глубже и глубже погружаясь в воды друг друга. Я только что прекратил отношения, длившиеся восемь лет, а она только что порвала с парнем по имени Билл, с которым встречалась три года. Впервые в этом десятилетии оставшись в одиночестве, я решил посвятить свою жизнь музыке и медитации. Таков был мой план. Но проведя всего один день с Дарлой, я свернул свой план и поставил на нём большой знак вопроса.
– Мы решили, что скоро должны снова увидеться. Мы договорились встретиться в выходные в Мэдисоне, посредине между Миннеаполисом и Чикаго. Я немного нервничал перед поездкой. Мой рациональный ум без конца нудил: «Какого черта ты делаешь? Это в высшей степени иррационально, даже для артиста. Так что прижми свою задницу – скорее всего, это отдача от твоих предыдущих отношений». Но скепсис заглушала интуиция: я должен её увидеть. Мне было необходимо как можно скорее встретиться с этой женщиной, и не для того чтобы переспать с ней или развлечься, но потому что моя душа что-то в ней разглядела, и теперь кричала об этом не затыкаясь.