Бурбон и ложь
Шрифт:
— На ней что, наушники? — Я подхожу к ней и поглаживаю ее белый живот, когда она ложится и переворачивается на спину. Ее окрас такой же хаотичный и красивый, как и ее характер.
— Она была лучшей полицейской собакой в округе. — Он наклоняет голову, наблюдая за нами. — Готов поспорить, что лучшей в стране, но как только она слышит фейерверк, все ставки аннулируются. Она забьется в угол и будет трястись, пока все не закончится. Наушники и ее маленькая пещера обычно делают свое дело.
— Я рада, что ты вовремя вернулся домой. — Я улыбаюсь, и тут до меня доходит то,
Грант достает из одного из кухонных шкафов два бокала и бутылку «Glencairn».
— Девушки из его книжного клуба. Ты же знаешь, что он переспал с половиной из них?
У меня отваливается челюсть, когда я поворачиваюсь к нему.
— Не может быть. Боже мой! — Я прикрываю рот рукой и хихикаю. — Это правда?
— Это единственный общеизвестный факт, о котором все знают, но никогда не говорят. Наверное, потому что именно они контролируют все городские слухи.
— Прекрати! — Но даже когда я говорю это, картина все равно стоит у меня перед глазами.
— Гризу нравится использовать проклятие Фоксов в свою пользу. Никто не хочет ничего большего, чем время от времени повеселиться. Большинство из них вдовы. Не думаю, что Прю когда-нибудь была замужем. Но да, Гриз и его девочки — те, кто начинают и заканчивают местные слухи.
— И будет плохо, если они узнают, что я уехала с тобой?
Он улыбается.
— Я не сказал «плохо». — Он проходит мимо меня, цепляя пальцем по дороге мой мизинец. — Просто мы станем основной темой этого лета. Мне не очень нравится быть объектом всеобщих разговоров.
Схватив меня за руку, он тянет за собой в дальний конец своего открытого жилого пространства и через дверь, которая, как я думала, должна была вести в гараж. Но когда он включает свет, и мы переступаем порог, становится ясно, что это гораздо больше, чем место для хранения автомобилей и спортивного инвентаря. Сначала меня поражает сладковато-терпкий запах.
— Это сбивает с толку.
Комната вдвое больше его гостиной, но вместо удобных диванов и уютного камина здесь висит тяжелый мешок и стоит большая металлическая ванна. Она значительно меньше тех, что стоят на винокурне, но в ней такое же густое желтое сусло. У стены справа от меня стоит верстак с множеством незнакомых мне предметов, но бочки и медь все равно выдают, для чего предназначено это помещение.
— Сзади есть отличное место для наблюдения за фейерверками.
— Это крутое место для хобби. — Я смеюсь над тем, как бесстрастно он относится к тому, что здесь находится.
Мы останавливаемся перед несколькими бочками с бурбоном, и он ставит на них бокалы.
— Это был просто гараж, но, когда я делал ремонт, мне захотелось, чтобы здесь было больше места. Тогда я еще не знал, для чего именно, но не успел опомниться, как у меня появилась куча оборудования. Возможно, какая-то часть меня знала, что я найду свой путь обратно к бурбону. Так что я превратил это, — он оглядывается по сторонам и выдыхает, — в свое спасение.
Я провожу пальцами по дубовой бочке.
— От чего?
Когда его ореховые глаза встречаются
— Значит, слухи еще не дошли до тебя?
— Некоторые.
Я наклоняю голову, размышляя о том, как бы мне осторожно обойти тему, которую, я не уверена, он захочет обсуждать.
Он отпускает мою руку и направляется к своему верстаку. С полки над ним он достает бутылку бурбона без маркировки.
— Это побег от всего. От жизни, которую я выбрал. Которой я не смог соответствовать. От человека, которого я больше не узнаю. От людей, которые смотрели на меня как…
Покачав головой, он подходит ко мне ближе и наливает немного того бурбона, который только что достал, в один из бокалов.
Я молчу, наблюдая за ним и надеясь, что он продолжит говорить. Но вместо того, чтобы закончить свою мысль, он поднимает бокал, нюхает его и подносит к моим губам.
— Это мой. — Я не отрываю от него взгляда, когда он прижимает к моим губам край бокала, позволяя ему сделать это. — Мой год.
Моя голова откидывается назад, язык ловит первые капли, затем губы приоткрываются ровно настолько, чтобы впустить еще. Теплый аромат ванили и дымного дуба сначала покрывает мое нёбо, а затем жженая карамель проникает дальше, обволакивая язык и горло.
Несколько капель стекают с моих губ, но когда я собираюсь вытереть их, он останавливает мою руку и отводит ее назад. Я на мгновение заглядываю ему в глаза, прежде чем он наклоняется вперед и облизывает мой подбородок до уголка рта, заставляя мою киску сжаться.
— С тобой еще вкуснее, — хриплым голосом произносит он.
— Еще? — спрашиваю я, проводя языком по нижней губе.
Я макаю палец в бурбон, оставшийся в бокале.
Он наблюдает, как я поднимаю указательный палец к его губам и провожу по ним подушечкой пальца, смоченным в бурбоне. Потянувшись, я целую оставленный мной след. Наши языки так медленно двигаются вместе, чувственно прижимаясь друг к другу, что мне хочется сохранить этот темп.
Рычание, поднявшееся из его горла, вибрирует на его губах, проходит по моему телу, спускается к груди, проникает в живот и воспламеняет все, что находится ниже. Когда я отстраняюсь, он подцепляет пальцем тонкую бретельку моего платья, перетягивая ее через плечо, и целует меня в подбородок.
— Я все еще хочу пить, сладкая.
— Не останавливайся, — выдыхаю я.
Это все, что требуется, чтобы высвободить то, что он держало в узде.
Он срывает вторую бретельку, обнажая розовый кружевной бюстгальтер, который сочетается с дерзкими трусиками под юбкой этого платья. Я благодарю влажность, которая заставила меня выбрать что-то легкое, вместо того чтобы прибегнуть к помощи Spanx47.