Буревестник
Шрифт:
Снова снится мёртвая девушка в лодке. Грязная река, в которой плавают окурки и бутылки, приносит её в Камелот, похожий на старинный док или верфь. Рабочие, все в перепачканных смолой лохмотьях, закоптелыми баграми цепляют расписной челнок, притягивают к берегу и восторженно ахают. Старшой вытирает руки замызганной тряпицей, благоговейно наклоняется и берёт холст с голой тёткой.
– Ё-моё! Братцы, да это никак Пикассо! Во ништяк-то!
–
– Да какой ещё Пикассо? Это Модильяни. Чё-то из раннего.
– Не, Модильяни глаза не так рисует. Гоген, мужики. Как пить дать, Гоген.
– Сам ты Гоген, дубина. Такие цветовые гаммы характерны для позднего Ваг Гога.
– А пожалуй, Чарли. Это я слегка напутал: там Гог и тут Гог...
– Белены вы все обелись. Это же Кокошка, во всяком случае, весьма похоже.
На прекрасную леди никто и не взглянул. Забытую лодку снова влекут тёмные воды. Она теряется в высоких сухих тростниках.
Бросаюсь в реку, пытаюсь плыть туда, к моей принцессе, но вода, что чёрное густое тесто, и меня в нём крутит, крутит, ничего не могу сделать. И просыпаюсь. Еле живой от ужаса, гадливости, злости.
Но это был не просто сон. Я голову на отсечение дам, что в реальности слышал те слова и видел изображение, о котором спорили грязные уроды. Но где?
Утром, на свежую голову, даже после кошмара соображается лучше. Я быстро вспомнил о так сказать произведении моего соперника, которое по заказу Миранды мне втюхал столичный галерейщик. Я тогда торопился и не стал просить чего поприличней... Она, эта похабная пародия на портрет, валяется где-то на чердаке.
Пора от неё избавиться!
Отыскал, обтёр от пыли, спустился, показываю Мэриан.
– И сколько это может стоить?
– спрашивает она крайне скептично.
– А ты бы сколько дала?
– Да ни пенса.
Я не удержался и поцеловал её в щёку.
– Пожелай мне, аферисту, всяческой удачи!
Имя мне известно, только называть как-то трудно, стыдно, что ли. Но в магазине, куда я повёз картину, надо будет побороть себя.
– Добрый день, сэр,
– Так-так, - бормочет торговец прекрасным и вечным, - кто же это у нас? Оо, Чарльз Вестон!
– Ранний.
– Сколько за него хотите?
– Всего тысячу фунтов.
– Молодой человееек! Поимейте совесть! Я же не смогу продать его дороже, чем за шестьсот!
– А вам и не надо. Ваш сын продаст его за двадцать тысяч. С аукциона. Или внук - за полмиллиона. Это мастер со временем утрёт нос не только Полу Нэшу, но и самому Сальвадору Дали.
– Вижу, вы знаток. Так и быть - пятьсот.
– Извините. Поищу более компетентного покупателя.
– Подождите! Семьсот.
– Восемьсот.
– Аййй...... Ну,... по рукам.
Ха! Лошара! Пентюх! Я-то её брал за полтораста с мелочью. И, как говорят, если удача катит в руки, надо пользоваться. Поищу-ка я Дина Мориарти.
Снова счастье - вот он, покуривает на скамейке у дровника погорелого Ленни.
– Вы как будто меня ждёте.
– Так и есть.
– Я за своими бриллиантами.
– Поздно, приятель. Они нашли нового владельца.
– Тогда гоните бабки!
Он открыл дверь фургона, залез, как себе домой, глянул на меня как-то странно.
– Я ошибся. Она хочет с тобой встретиться и лично передать деньги. Поехали, я покажу дорогу.
Мы покинули Льюис, прибыли в одну деревушку, остановились у самого богатого дома, идём: лестница, холл, кабинет. Окна зашторены, свет неяркий. За овальным столом сидит пожилая дама в синем жакете, а на шее у неё мое колье. Сама вся элегантная, с макияжем, духами французскими веет. Слева - молодчик без особых примет, в серой тройке.
– Добрый вечер, леди, - говорю, - Вам к лицу сапфиры.
– Присаживайся, Фред. ... Ты меня не узнаёшь?