Бурундуков, Мамедов и др.
Шрифт:
– У-у-у. Бросай это мокрое дело, – не показывая вида, что расчувствовался, произнёс Влад. – Давай свой шарик.
Рита вытянула ладонь с частицей монополя. Надо же, как только прикоснусь к нему, меня не станет! От таких мыслей по коже забегали мурашки.
– Кто первый? – спокойно спросила Рита.
Мы не шевелились.
– Нет. Так не пойдёт, – рассудил Влад, – если я исчезну, а Стрик останется, то вы с ним будете делить мою любовь?
– А если я исчезну, а ты…
– Подождите, – Рита как бы смотрела вглубь озера, и оно отразилось в бездне её карих глаз, – пусть шарик лежит у меня на руке, а вы вместе сделаете это.
Мы согласились.
– Прощай, Влад! Прощай, Женя! Мне будет очень вас не хватать. Но я всегда буду помнить, что вы сделали для меня, – и Рита начала отсчёт: – Раз, два, три!
Мы вместе коснулись шарика и провопили:
– Монополь!
И… никто не исчез.
– Я так и знала! – сквозь рыдания простонала Рита. – Вы лжецы! И трусы! Я не могу больше вас видеть!
Она вскочила и бросилась в сторону лагеря. Ещё немного – и она скрылась в темноте. Лесное озеро лукаво улыбнулось. Мы ошарашенно переглянулись, и нам не осталось ничего, как тоже улыбнуться, но в этой улыбке сквозила огромная необъяснимая грусть.
– По химии и физике у меня всегда был трояк, – признался мой товарищ.
– А у Риты по психологии пятёрка, – внезапно вспомнил я.
– Ага, – откликнулся Влад, – и мой шарик для настольного тенниса.
1993 г.
Воскресение
Девочка. Какая ты красивая! Я так хочу любить тебя. Именно не люблю, а хочу любить. Ровная густая чёрная челка. Большие тёмные глаза. Тоненький солнечный, с брызгами конопушек носик. Остренький подбородок, а над ним вишнёвые губки, которые пахнут чем-то вроде смеси малины и вазелина. Этот запах про себя я определяю как ванилиновый, хотя и никогда не видел ванили и точно не знаю, что это такое. Просто вазелин и малина – ванилиновые губки. Девочка. Слегка накрашенные ресницы под триумфальными арками чёрных, вразлет бровей. На щеках искусственный румянец переплёлся с настоящим, морозным.
Я чувствую, как мои пальцы в ботинках из ледышек превращаются в красный медицинский жгут, которым медсестра перетягивает руку и из-под него после прокола вены обжигающим ручейком извивается кровь. Потом руки и ноги отогрелись. Здесь, в кафе, очень тепло. Рита доедает последний сладковатый блинчик, чуть запачкав сметаной уголок рта. Её лицо абсолютно ничего не выражает, а взгляд отсутствует, как будто она ушла в себя и ни о чём не думает. Мои слова не застревают в её сознании, а как бы проходят сквозь неё. А мне так нужно сказать самое главное. Из недели в неделю, из месяца в месяц я, проигрывая эту ситуацию, говорю, и она пробуждается, и эти ванилиновые губки, эти глазки, носик, брови – всё станет моим…
А может, не стоит говорить? Опять? Отложить до следующей недели? Всё равно она не услышит, не проснётся, не оживёт. А если услышит – не поймёт или ухмыльнётся. А если не улыбнётся и поймёт? Тогда я боюсь. Боюсь, но хочу, чтобы она знала.
Девочка. Полюблю ли я тебя когда-нибудь? Хватит ли мне любви? Ведь любовь не безгранична. Она обладает какой-то массой, формой только со знаком минус… Может быть, поэтому все влюблённые худеют? Минус на минус даёт плюс. Это взаимность. А у меня украли часть моей любви. Она вырезана тупым ножом на руке и зарубцевалась буквой Т. Девочка. Плюс на минус даёт минус. Я знаю, что никогда тебя не полюблю, потому что ты никогда не полюбишь меня. Но сказать всё-таки надо… Я уже напрягаю связки, язык сам соскальзывает с нёба в мгновенно вытянувшиеся и захлопнувшиеся губы:
– ЛЮБ…
И тут появляется Влад:
– Привет, жмурики!
Что поделать с человеком, у которого родители – зоотехники, а он сам подрабатывает санитаром на неотложке, куда, между прочим, его устроил я. Досадный промах с моей стороны.
Петляя между столиков, как заяц, он подлетает к нам и развязно бросает на стол тарелку со свёрнутыми, обречёнными блинами:
– Что, хонорики, уже перекусили? – Господи, когда он научится звать людей по-человечески?
Влад уплетает блины, и мне кажется, что они пищат у него на зубах, как устрицы деда Щукаря. Рита заметно оживилась:
– Стрик, ты будто хотел что-то сказать?
– Я хотел сказать, что ЛЮБлю блинчики со сметаной.
– Серьёзное открытие, – отзывается Влад, раскусив последний блин.
Как я его ненавижу! Взять бы и шлёпнуть мордой в тарелку с остатками сметаны. Но вместо этого я спрашиваю:
– А ты билеты взял?
– Брось глюков гнать, перестраховщик. Возьмём, – весело откликается он.
И мне почему-то становится спокойней. Наверное, потому, что Рита опять ушла в свою вечную грусть и не обращает на колкости Влада никакого внимания. И только когда мы встаём из-за стола, она, как бы стряхнув оцепенение, медленно приподнимается и идёт к гардеробу. Влад торопливо семенит за ней, бросая на ходу:
– Морской закон.
Как обычно, я уношу грязную посуду и толкаю её в дырку раздатки, над которой красуются стихи безымянного поэта:
Мой руки перед едой,Поел – убери за собой.Посуду принимает сухенькая женщина в высоком колпаке и халате, которые когда-то должны были иметь белый цвет. Влад галантно накидывает на Риту шубку. Опять он меня опередил.
Идём в снег. До кинотеатра всего две остановки, и Рита предложила пройтись пешком. Я согласился, хотя пальцы в ботинках вновь обросли мелкими иголочками. Влад рассказывает что-то весёлое. Рита отвечает, как всегда, рассудительно, я молчу.
– Давно пора вводить матриархат, – она тут же логически подтверждает своё заявление: – Мужики совсем хлипкими стали. Только пьют и воюют. Если бы женщины были у власти, не было бы никаких войн и жизнь шла бы нормально, без кризисов.
– Не скажи, – огрызается Влад, – народная мудрость гласит, – он цитирует как из учебника, – «две бабы – базар, три бабы – ярмарка» и «два мужика всегда найдут общий язык, хотя бы за бутылкой, а две хозяйки на одной кухне не уживутся». Стрик, чего молчишь? Поддержи сильную половину человечества!
– Если бы вдруг тебя выбрали президентом, что бы ты стала делать? – лениво обратился я.
– Уничтожила бы всех этих подонков и козлов, что мешают жить нормальным людям, – спокойно отвечает Рита.
Этого я ожидал, поэтому завёлся:
– Это по-нашему они козлы, а с их точки зрения – мы. И если бы ты управляла такой огромной страной, то как бы отличила нормальных людей от подонков? Для этого тебе нужны будут люди, занимающиеся специально только этим, то есть аппарат. НКВД, ОГПУ, ЧК – аббревиатура не имеет значения. А у каждого из них своё, предвзятое отношение к окружающим…