Бурундуков, Мамедов и др.
Шрифт:
– Ритка всех бы перессорила, – подмигнул Влад.
Рита, кажется, уже давно не слушает нас, задумчиво вышагивает, оставшись при своём мнении. А я смотрю на неё: живи она века четыре назад, была бы самой смиренной монахиней или Жанной д'Арк. Столько в ней кротости, но внутри чувствуется какая-то низвергающая всё сила. Именно этой силы я боюсь, она манит меня и одновременно пугает.
Чем-то холодным брызнуло в лицо. Это Влад кинул снежком. Я наклоняюсь и разрывающими белизну руками сгребаю снег и мну его, пока снежинки не спрессуются в плотный побуревший комок. Потом я кидаю его во Влада и промахиваюсь, а он вновь попадает точно в грудь. Тупая жажда мести и желание не быть в глазах Риты неповоротливым барсуком заставляют наклоняться ещё и ещё… ещё и ещё. Прохожие невольно улыбаются, глядя на то, как два здоровых восемнадцатилетних болвана играют в дуэль. А Рита равнодушна, а ведь этот спектакль Влад затеял именно для неё. Наконец она произносит:
– Хватит, мальчишки. Что вы как маленькие?
И мы сразу успокаиваемся и шагаем, разгорячённые игрой, рядом. Влад раскраснелся, раздвинул на шее лохматый шарф, и мне его немножко жаль: так стараться и не получить в ответ даже захудалой улыбки.
У кинотеатра, словно пингвины на айсберге, толкутся люди, и я уже знаю, что билетов нам не достать. Афиша втягивает в себя даже одним именем – Маргарет Митчелл. А об остальном уже и говорить нечего – Голливуд. Унесённый ветром, а вернее, своей кипучей энергией и поздним осознанием вины, Влад скрывается в километровой очереди у касс. Пошёл снег. Рита напоминает Снегурочку, и только чёрные глазки блестят, отражая хоровод снежинок. Она вся в белой фате зимы. Мы топчемся чуть в сторонке от здания кинотеатра, и я изредка отвечаю на один и тот же вопрос шальных фанатов и фанаток.
– Нет. Лишних билетов нет, – и умалчиваю о том, что у нас совсем нет никаких билетов, даже на трамвай.
Подлетает Влад:
– Что, хонорики? Кина не будет. Продают только на завтра.
Рита уверенно поднимает глаза:
– Кто-то клялся и божился, что купит?
– Но, крошка?!
– Иди и найди.
– Ну и чёрт с вами. Что я – клоун? Ни у кого нет, я спрашивал. Тот, кто купил, уже в зале сидит. Через пятнадцать минут сеанс начинается.
– Ну тогда Стрик найдёт. Правда, Женя?
Какие у неё волшебные глаза! В следующее воскресенье фильма уже не будет, а ей так хотелось его посмотреть!
– …А я его поцелую, – вдруг слышу как из пропасти.
– Авансом, – возбуждается Влад. – А если не купит, то ставит нам пузырь, идёт?
– Ну пожалуйста, Жень!
Девочка! Ты обратила на меня внимание, ты пробудилась. Может быть, впервые за шесть лет нашего знакомства. Когда я первый раз вошёл в пропахший мелом класс и стареющая учительница литературы представила: «Принимайте новенького!» – ты даже не посмотрела в мою сторону. И только с задней парты выскользнул, сопровождаемый смешком, бойкий голосок Влада: «Хоп-хоп, уноси готовенького!» Девочка! Отзвенел последний звонок. Инфаркт унёс не успевшую постареть учительницу. Наш 10 «А» разлетелся, как взорвавшийся одуванчик: парни примерили сапоги и пилотки, Саня нюхает ночами застывшее зловоние тюремной камеры, девчонки, наверное, уже пооканчивали училища и работают кто где, надеясь поскорее выйти замуж, а кто замужем – поскорее развестись. И только нас троих столкнула судьба в этом большом незнакомом городе. Будущий хирург, будущий журналист и будущий учитель физики. Я не верю – но это возможно, что когда-нибудь твоими последними словами будут «Прости, Стрик» и мой скальпель будет бессилен против могучего лба КамАЗа, а Владислав Бурых невольно обронит слезу над некрологом в верстающемся номере городской газеты. Девочка! Твоё лицо спокойно, и лишь чёрные огоньки глаз смотрят упрямо, но требовательно.
– Хорошо. Я попробую, – и меня уже нет, я устало плетусь, смешиваясь с озябшей толпой, и глазами ищу лицо подобрее лишь затем, чтобы, получив отказ, ещё больше устать.
– Мальчик, тебе надо три билета? – внезапно слышу и не верю в волшебство этих слов.
Предо мной строгое чернобровое лицо сорокапятилетней женщины, которую кольцом окружил парад красавиц. И я знаю эту женщину! Энергично щёлкая ножницами, осыпая меня моими же волосами, она разговаривала с другими парикмахерами, жалуясь на золовку и низкую зарплату, и говорила, что ей предлагают место мастера-наставника в училище. Видимо, там зарплата оказалась больше.
– Мы всей группой в кино собрались, а три девочки не пришли, – как-то жалобно добавила женщина.
Красавицы зашушукались. А я, с трудом ворочая озябшими пальцами, достаю из кармана деньги. И когда три заветных кусочка бумаги оказываются у меня в руке, я начинаю наполняться счастьем и кричу вслед удаляющейся группе:
– Спасибо!
– Пожалуйста, – злорадно сморщив носик, бросает одна из красавиц.
Ноги сами несут к засыпанной снегом паре. Но мне не хочется делиться радостью сразу, и поэтому сбавляю темп. Влад стоит спиной, а Рита, как обычно, погружена в созерцание своего внутреннего мира.
– Ты мне нравишься, Рит, честное слово, – доносит спина Влада. – Давай Стрика с хвоста скинем и пойдём ко мне, кофе попьем…
– Я подумаю, – отвечает Рита. – А вот и он!
Я не вижу лица обернувшегося друга, но знаю, что на нём написано нескрываемое неудовольствие – есть повод для злорадства, я сорвал ему кайф, как он сорвал мне в кафе – а при виде трёх билетиков в озябшей руке лицо вытягивается вслед за нижней губой и становится смешным, но только на секунду.
– Умница, Стрик! – ванилиновые губки едва касаются моих губ – и я по-прежнему не Женя Стреклинский, а короткое, ополовиненное Стрик.
Билетёрша даёт последний звонок, и мы вваливаемся в тускнеющий зрительный зал.
Под действием незабываемой улыбки капитана Батлера я мигом вспотевшей ладонью осторожно беру Ритину руку и наслаждаюсь близостью прикосновения. Рита впилась глазами в экран, делая вид, что всё то, что происходит вне его, её не касается. С другого бока слышу хихиканье, оборачиваюсь и вижу сморщенный носик одной из красавиц. Она озорно подмигивает на мою руку, прикасающуюся к Рите, и говорит в самое ухо:
– Вам девушки, что ли, не хватает? Сцапали со всех сторон. Возьми мою, – и прикасается прохладной маленькой ладошкой к моим пальцам, а заодно и плотной твёрдой ногой к моему колену. Я что-то бормочу насчёт того, чтобы мне не мешали смотреть фильм, потом отворачиваюсь и вижу, что другая Ритина рука покоится в липкой лапе Влада.
Я уже собирался лечь спать, успев вдоволь наскучаться в своей маленькой комнате, которую снимаю у вредной старушки, обожающей каждую минуту проверять, закрыты ли дверные замки, как она оставила запоры в покое, постучала ко мне и пригласила к телефону.
– Привет! – ласково-озорной голос Риты дунул в ухо. – Как тебе кино?
– Нормально, – отвечаю я, удивляясь: дома у Ритки телефона не было, её предки переехали в этот город недавно и ещё не успели поставить аппарат.
– Чем занимаешься?
– Спать собрался.
– И не скучно тебе одному?
– А ты хочешь составить компанию?
– Знаешь… – на том конце провода произошла небольшая заминка, – у меня отца сегодня на дежурство вызвали, какую-то мафию ловить, а мать до утра на работе. Мне страшно одной. Так что можешь зайти в гости. Квартиру новую посмотришь, есть импортный ликёр…
В горле что-то перехватило – немного ликёра, да ещё и импортного, не помешало бы для его прочистки – слова с хрипом срывались с языка: