Быть джентльменом. Гид по стилю, этикету и жизни для современного мужчины
Шрифт:
Пограничный контроль
Прибыв в другую страну, будьте готовы, что вас уже не будут встречать с распростертыми объятьями, как некогда привечали любого американца. Скорее всего, вам будут мстить за склонность нашей страны подвергать унижениям даже граждан государств, считающихся нашими самыми верными союзниками.
Перед стойкой иммиграционной службы я бы посоветовал вам снять солнечные очки, улыбнуться и со всей вежливостью поприветствовать пограничников на их языке. По какой бы причине вы ни приехали в их страну, называйтесь туристом. Если вас спросят, кто вы по профессии, отвечайте «административный работник». Никогда не забывайте, что сказать «я – журналист», это то же самое, что заявить «я – шпион».
О
Я был и марионеткой, и нищим, и пиратом, и поэтом, и простой пешкой, и королем королей. Время от времени я бывал и обычным человеком. Но я никогда в жизни не был гангста-рэпером, и этот факт биографии меня вполне устраивает.
Я вовсе не среднестатистический фанатик молодежной культуры, потому что был молодым уже так долго, что вся эта молодежная культура для меня давно устарела. Я помню выступления Джона Колтрейна. Я ходил на концерты Хендрикса и «The Velvets». Я загодя купил билет на Вудсток (ну, не дурак ли?). Тем не менее я чувствую, что время меня потрепало не так-то уж и сильно. В 1991 году, во время путешествия по Америке, я остановился в Нью-Мексико, в Альбукерке, зашел в музыкальный магазин и ходил там, громко напевая про себя «Smells Like Teen Spirit», пока продавец не закивал головой и не принес мне компакт-диск «Нирваны».
Я уже не считаю себя молодым, не притворяюсь молодым, но все мои органы чувств до сих пор функционируют замечательно. Вы, конечно, можете увидеть, как я покупаю в магазине «Другая музыка» в Ист-Вилладж что-нибудь типа «Gnarls Barkley» или «Boredoms», но, по большей мере, я слушаю Билла Эванса, Майлза Дэвиса, Телониуса Монка, Роланда Керка… ну, такую вот музыку. В интересе к хип-хопу я дальше «Public Enemy» не продвинулся, но если вы увидите на улице «мерседесовский» универсал, в котором грохочет «Fuck tha Police» или блюграссовая версия «Gin and Juice», то вполне может быть, что это еду я.
В действительности я не так уж прямо люблю современную молодежь, но постоянно обнаруживаю себя среди их союзников, потому что не меньше их терпеть не могу их родителей. Враг моего врага – мой друг. Могу поспорить, что стародавняя «звуковая молодежь», то бишь Sonic Youth, со мной согласится, хотя морщин у них сегодня не меньше, чем у меня.
Но все это была своеобразная преамбула. В один прекрасный день я гулял по Лафайет-стрит в Манхеттене и, добравшись до магазина «Supreme», решил, как обычно, поглазеть в витрину, чтобы понять, есть там на чем остановить взгляд или нет. (Братцы, чтобы захотеть купить себе скейт от Джона Балдессари, совершенно не обязательно быть молодым да зеленым). Потом я прошелся мимо «Stackhouse», «Brooklyn Industries» и всех остальных бутиков «уличной моды» в квартале, ведь этот район считается царством моды скейтбордистов и брейкеров. И вот иду я, глазею и слышу, что меня собирается обгонять какой-то весьма шумный тип. Громкость речи выдавала в нем человека, болтающего по телефону, но этот, плюс ко всему, еще и вещал на суперрадикальном черно-бандитском сленге: «Йоу, ниггер, я тут, блин, чиста по приколу шарю по шопам… братан, тут, в натуре, одна мажорская дизайнерская бня… меня чиста не прикалывает, ниггер… щас двину нахрен в Моделлс… вдруг у них нарою какую-нить реально крутую хрень…»
Теоретически такие крутые речи должны были исходить от членов свиты «50-Сента» или, по крайней мере, от днюющего и ночующего в тюрьме Райкер-Айленд увешанного оружием гангсты, но, йоу, братаны, что-то в них было не так, просекаете, что я хочу сказать? Слишком уж много было ниггеров в минуту, предлоги не там, глаголы не так, и вообще, слишком мало грамматики и законченных мыслей. В общем, было понятно, что реальный крутой пацан так круто базарить просто не может. Шлифуй базар, брателло! Твоя фальшивая распальцовка меня не прикалывает.
Я обернулся – и, да, это был белый молодой человек в шортах, кроссовках и футболке. Вполне себе обычный, никакой не Али Джи. Но как раз в этом-то и состоял смысл его речей. Уличная мода не представляла для него интереса, потому что не была достаточно «уличной». Мне кажется, он хотел сказать, что и «Supreme», и «255 Studio» (магазин, в котором торгуют исключительно ограниченными сериями продукции «Nike»), и «Nom de Guerre», и «Stussy», и «Union» – это сплошная «мода», и никакой «улицы». А ему надо было реальную крутую хрень.
«Уличная мода» – это большой бизнес, и молодежь превратила свои кроссовки и футболки в модный кодекс, движимый концепциями эксклюзивности и пустопорожнего, сиюминутного ощущения крутизны настолько же безжалостно и абсурдно, как и кодекс обычной моды, зацикленный на дизайнерских культах и символах демонстративного потребления. Каждые несколько месяцев я наблюдаю, как перед «Supreme» выстраивается очередь молодых людей. Их бывает, может, несколько сотен человек, и они разбивают перед магазином лагерь, чтобы провести целую ночь в ожидании какой-нибудь новой выпущенной ограниченным тиражом хрени. В этой очереди есть и белые, и черные, и достаточно много (больше, чем в среднестатистической очереди) азиатов, в особенности японцев. И мне кажется, что некоторые из них вовсе не фанаты моды, а деляги, планирующие потом пойти на eBay и втридорога перепродать купленные тут лимитированные треники настоящим японским фанатам моды.
«Куда же ушла аутентичность?» – задумался я, исполнившись меланхолии. А еще я задумался, продолжал бы этот юный европеои дный притворщик свои вербальные экзерсисы, если бы, нагоняя меня, заметил, что я очень похож на Майка Тайсона? Как бы этот рассыпающий направо и налево слово «ниггер» бледнолицый повел себя в присутствии настоящих черных? Ответа на эти свои вопросы я, конечно, никогда не узнаю, но этот наглый закос под гангста-стайл навел меня на тяжелые мысли.
Ну я, типа, врубаюсь, откуда все это берется, братаны. Юным белым представителям среднего класса нашего общества нужны кумиры, а «The White Stripes», судя по всему, на эту роль не тянут. Они жаждут аутентичности, настоящести, битв не на жизнь, а на смерть, но ничего этого у них в жизни нет. Битники давно исчезли. Старые хипстеры либо умерли от наркоты, либо сидят под наблюдением врачей на метадоне. А панки пишут мемуары или дают ретро-концерты из старых хитов. Как же несчастному мазафакеру жить в таком мире?
В 1957 году Норман Мейлер опубликовал в журнале « Dissent» эссе с названием «Белый негр». В нем он написал следующее:
«Жизнь в тоталитарном обществе требует от человека большого мужества, но жизнь в частично тоталитарном обществе, в силу того, что жить в нем гораздо тревожнее, требует от человека огромной отваги. И правда, в этих условиях настоящему мужчине приходится проявлять небывалую доблесть, чтобы совершить практически любой более или менее нешаблонный поступок. Таким образом, источником хипстерства не случайно стали негры, потому что им приходилось на протяжении двух столетий жить на тонкой границе между тоталитаризмом и демократией».
Мейлер приметил, как поколение битников перенимало через джаз язык черных. Последующие поколения хипстеров с трепетом и уважением использовали блюз, чтобы получить ритм-н-блюз. «Роллинги» были идеальным воплощением мейлеровского «белого негра», потому что брали музыку Слима Харпо, Дона Ковэя и Чака Берри, пропускали ее через все фибры своих воспитанных в художественных школах англо-саксонских душ и получали на выходе нечто совершенно новое и захватывающее. Такие же странные музыкальные гибриды создавались и другими музыкантами, взять, например, «Led Zeppelin» с их сплавом из «Кельтского возрождения», Хаулин Вулфа и Алистера Кроули или «The Yardbirds» с их радиоактивным переосмыслением Санни Боя Уильямса. Все это был рок-н-ролл, и нам он пришелся по душе. Он делал как раз то, что должна делать культура как таковая – он дал нам инструменты, при помощи которых могли превращать себя в мутантов мы.