Царь царей...
Шрифт:
Иван Яковлевич долго рассматривал изображения.
— Это не иероглифы, — сказал наконец он, отняв бинокль от лица. — Просто какие-то фигуры и… и даже не древние, — несколько разочарованным тоном добавил ученый.
— То есть, что вы называете «не древними»? — спросил Павел Андреевич, равнодушно поглядывая на скалу.
— Так, века XII–XIII, — ответил Иван Яковлевич. — И опять-таки сделаны они монголами: обратите внимание на фигуры этих людей — чистейшие татары!..
— Гм… — промычал, поднимаясь, Павел Андреевич. — Татары… Просто уроды какие-то намалеваны. Однако пойти посмотреть, нет ли чего интересного около скалы, — и он зашагал по глубоко оседавшему под тяжелыми ступнями его песку.
— Ничего нет! — прокричал, показываясь из-за угла скалы, Михаил Степанович, успевший уже обойти кругом нея. — Ни надписей, ни ходов…
— А кости? — спросил, остановившись на полдороге, Павел Андреевич.
— Есть! — крикнул опять этнолог.
— Ну? какие? — радостно отозвался Павел Андреевич.
— Чьи?
— Вороньи!
Из-за края скалы взлетели на воздух полусъеденные кем-то останки огромной вороны и рухнули на песок невдалеке от палеонтолога. Павел Андреевич плюнул так, что отозвалось и тоже плюнуло где-то в горах эхо.
— Чтоб вам пусто было! — крикнул он. — Я-то было обрадовался!
Разочарованные ученые пошли обратно и несколько раз в продолжение пути слышали отдаленные выстрелы Свирида Онуфриевича.
— Он, видно, удачливей нас! — заметил Павел Андреевич, подымаясь на плот. — Ишь его, как катает!
К общему удивлению, Иван Яковлевич был в духе и не сердился на неудачу и замедление из-за опоздания Свирида Онуфриевича. Обед прошел без охотника. Отдохнув, все опять вышли погулять на берег. Жаркий день угасал и сменялся тихим вечером; синее днем небо как бы раздвинулось, легло как складной фонарь на земле, чуть одев края ее сизым туманом: открылось другое небо — далекое и бледное с одинокой звездой на нем. Черный бархат вод у берегов не зашелохнулся, но спирали и завитки на буротусклой середине реки указывали, что она не стоит, а мчится по-прежнему своим путем, как и весь мир. Скалы, казалось, росли, тянулись в высь и покрывали мир все большей тенью.
Не слышалось ни звука.
Ученые уселись на прибрежных камнях и, словно боясь нарушить очарование наступавшей ночи, молча любовались ею.
Звезды проступали явственней; слабо обозначился Млечный путь.
Павел Андреевич указал на него рукой.
— Предел вселенной, — проговорил он.
— Да, пока… — отозвался, не отрывая глаз от неба, Иван Яковлевич. — Но пройдет столетие, другое, и глаза людей откроют в новые телескопы новые и новые миры… Все узнает наука! «Я — червь, я — Бог!» — с одушевлением продекламировал старый ученый, ударив себя в грудь.
— Уж и «все»? — с оттенком сомнения возразил Павел Андреевич.
— Как бы я хотел жить в то всезнающее время! — вырвалось у Михаила Степановича, лежавшего с задумчивым выражением на лице.
— А я нет! — отрезал Иван Яковлевич.
— Почему?
— Позвольте, да что же бы я тогда делать стал? — разведя руками, воскликнул старый ученый. — Мне нужна работа. И знаете ли что? человечество перестанет существовать, когда будет все окончено им! Положите конец умственной работе, и все застынет, начнет пятиться назад и наконец одичает снова!
— Это верно, — промолвил через некоторое время Павел Андреевич.
Наступило долгое молчание.
— Сколько уже сот тысячелетий глядят на мир эти звезды… — мечтательно проговорил Михаил Степанович. — Если б узнать, что они видели… Вот, хоть бы эта: сколько тысячелетий смотрели и руководились ею люди!..
— Про какую звезду вы говорите? — спросил Иван Яковлевич.
— Вот про эту, про Полярную… — Михаил Степанович указал рукой на маленькую бледную точку, мерцавшую в бездне почти над головами их.
— Ошибаетесь, — возразил старый ученый. — Полярной, т. е. почти неподвижной звездой, в древности считалась другая.
— Разве? — с удивлением спросил молодой этнолог, приподнимаясь с земли. — Я, представьте, этого не знал. Каким же путем это узнали?
— Узнали астрономы, — ответил Иван Яковлевич. — Но позвольте, — вдруг спохватился он, — вам, Павел Андреевич, может быть, неинтересно будет слушать об египтологии?
— Помилуйте! — поспешно возразил палеонтолог, — сделайте одолжение, расскажите, — я ведь совершеннейший профан в этой области.
Иван Яковлевич потер себе руки, что он всегда делал перед чтением лекции, и начал.
— При исследовании пирамид обратили внимание, что в них оказывается странный, недоступный никому ход из внутренней усыпальницы к небу. Зачем он устраивался — долго оставалось загадкой. Наконец в одном из храмов отыскалась запись о постройке пирамид, и из нее узнали, что ход оставался затем, чтоб гробницы царей вечно, и днем и ночью, озаряла во мраке смерти Полярная звезда. Стали проверять направление ходов, — никакой Полярной звезды уже на гробницы не смотрело. Пирамиды были выстроены так давно, что земля успела уклонить свою ось от прежнего направления, что совершается чрезвычайно медленно… Полюс земли, как известно, описывает круг вроде верхушки волчка, пущенного наклонно на стол, что называется прецессией земной оси. Полный оборот полюс сделает в платонический год земли, равный 25.800 наших. И вот тут-то загадку археологии [9] решила астрономия, — Иван Яковлевич возвысил голос. — Вычислили угол отклонения, и по нему определили время — точный возраст некоторых пирамид… И замечательно: когда впоследствии открыт был знаменитый туринский папирус, давший списки египетских династий строителей тех пирамид и храмов, даты таблиц его совпали с определенными математически. Это мировое торжество, господа!
9
Археология — наука о древностях.
— Кажется, такой пустяк — какой-то ход в какой-то пирамиде, а повел к каким открытиям! — заметил внимательно слушавший своего бывшего профессора Михаил Степанович.
— В мире нет пустяков, — возразил старый ученый, — все в нем полно великого значения! Однако, что же это нашего стрелка до сих пор нет? — добавил он с некоторым беспокойством. — Уж не случилось ли чего с ним?
— Не думаю… — ответил Михаил Степанович, — он опытный охотник.
— А враль еще лучший! — вставил палеонтолог. — Все-таки следовало бы костры разложить, что ли, — видней будет идти ему!
— Ва-си-лий! — крикнул во всю силу груди Михаил Степанович.
«Ва-си-лий!» — отозвалось эхо, и, казалось, тайга проснулась и вдруг насторожилась кругом.
— Иду! — донесся снизу из темноты голос Василия.
— Разложите костры… да поярче! — прокричал этнолог. — Свирида Онуфриевича все нет!
— Сейча-ас!.. — прилетел ответ.
Два ярких огненных столба поднялись вскоре у самой воды к небу; длинные красно-золотистые полосы легли от них, змеясь и блестя, на поверхность реки.