Царь царей...
Шрифт:
— Никуда! — отрезал старик, терпеть не могший вопросов и залезаний в его дела. — Буди лучше сонь наших, — ишь, храпят, как коровы в хлеву!
— Ночь плохо ведь спал? — сказал, широко улыбаясь, смешливый проводник, поглядывая на запачканные в земле руки, которые Антон еще не успел вымыть. — Сердитый вода был! Может, теперь такой больше не будет? — загадочно добавил он и ушел будить товарищей.
Немного погодя на плоту начались обычные утренние работы, а затем и он всколыхнулся и поплыл, управляемый татарином, вниз по течению.
VIII
— Скоро будем в Красноярске, господа, — заявил Михаил Степанович остальным путешественникам за утренним чаем, — всего каких-нибудь двести верст до него.
— Двести? — с набитым ртом переспросил Свирид Онуф-риевич, держа в одной руке огромный ломоть хлеба с маслом, а в другой — белую кружку, вмещавшую стаканов пять чая. — Это сколько же дней в вашем «скоро» выйдет?
— Самое большее — два, — ответил Михаил Степанович.
— Скорость Енисея от десяти до двадцати верст в час: быстрее курьерской тройки! Не понимаю, зачем люди по разным Швейцариям ездят! — восторженно воскликнул он. — Смотрите, где вы найдете такую красоту?
Как бы повинуясь движению руки молодого этнолога, все повернули головы.
Было на что любоваться. Величайшая русская река сузилась приблизительно до одной версты в ширину; казалось, она насторожилась и всю необъятную буро-синюю массу вод своих с безудержной мощью ринула на вдруг ярко обрисовавшегося впереди врага — громадный кровавый отвес левого берега.
— Мы разобьемся! — в испуге проговорил Иван Яковлевич, приподымаясь с лавки. — Нас несет на гору!
Вскочил и Свирид Онуфриевич.
— Ничего не случится, — успокоительно сказал Михаил Степанович, — сейчас поворот, и нас промчит мимо. Но смотрите, смотрите, как хорошо!
Плот с головокружительной быстротой мелькнул под чудовищной стеной обрыва и впереди, как бы за синей вуалью, разом открылась гористая даль. Справа и слева без конца вставали зубцы и острия красных скал. Между ними, заполняя все, зеленели бесконечные хвойные леса.
— Тайга! — заявил Михаил Степанович. — Вот где поэзия и красота!
Лицо его раскраснелось; он весь стал восторженность и радость.
— Действительно, недурно, — проговорил спокойно сидевший все время Павел Андреевич. — Но черт его побери, этот поворот, — так и казалось, что сейчас размозжит тебя о скалы! Кстати, это все красный известняк, кажется?
— Известняк и гранит, — ответил Михаил Степанович.
— А сколько здесь лосей, медведей, лисиц, Свирид Онуф-риевич!
Охотник закрутил длинные усы и загоревшимися глазами внимательно стал глядеть на берег, позабыв про чай.
— Здесь «писанцы» есть! — сказал Василий, ставивший в эту минуту новый жестяной чайник с водой взамен опустошенного учеными. — Татарин нам сейчас сказывал.
— Какие писанцы? — спросил, насторожившись, Иван Яковлевич.
— Люди будто какие-то нарисованы, красками-с. А кем — неизвестно!
Иван Яковлевич встал с места.
— Михаил Степанович, — обратился он к молодому этнологу, — надо разузнать, в чем дело. Пойдемте к проводнику… надо остановиться!
Оба поспешили к рулю, у которого виднелась фигура татарина. После недолгого разговора их плот стал сворачивать к берегу.
Свирид Онуфриевич впал в восторг.
— Кузька, иси! — во все горло рявкнул он, не видя, что пес лежит рядом с ним.
Кузька выскочил из-под стола как ошпаренный и заколотил хвостом по бокам.
— На охоту! — кричал Свирид Онуфриевич, теребя пса за морду. — Марш, пляши, такой, сякой, растаковский!
Гоп, мои гречаники! Гоп, мои милы!Свирид Онуфриевич защелкал пальцами, замотал головой и затопал ногами. Кузька поднялся на задние лапы и с лаем принялся подскакивать перед своим барином. Концерт получился неистовый.
Павел Андреевич смотрел, смотрел на них, наконец прыснул со смеха и облился чаем.
— Эка телячий восторг обуял их! — проговорил он, вытирая грудь и живот. — С ума оба сошли!..
Свирид Онуфриевич махнул рукой и убежал в шалаш за ружьем.
Через минуту он и Кузька стояли уже на самом краю плота и, только что последний коснулся берега, оба выскочили на камни. Еще несколько минут, и они оказались уже на высоком утесе.
Свирид Онуфриевич сорвал с головы шапку, помахал ею в знак прощального привета еще только что собиравшимся сходить с плота товарищам и пропал в темной тайге.
Иван Яковлевич, нервно потирая руки, выступил в путь в сопровождении татарина и обоих ученых.
Путь был недальний: скоро из-за лесистых круч, словно железный нож, выставилась острая вершина совершенно обнаженной серой скалы.
Проводник указал на нее пальцем.
— Писанец, — заявил он. — Ба-альшой человек писал!
— Что же, там пещеры, кости какие-нибудь есть? — спросил Павел Андреевич, стараясь не отставать от ускоривших ход товарищей, что при его толщине давалось ему нелегко.
Татарин мотнул головой.
— Кости нет, пещера нет, одна писанець!
Он вступил в какую-то щель между двумя громадными камнями; за ним пробрались Михаил Степанович и старый ученый. Павел Андреевич протиснулся последним.
Перед ними, как бы поставленная на широком и ровном песчаном блюде, высилась одинокая гранитная скала. Горы отступили полукругом, образовав амфитеатр позади нее. На гладкой, как бы шлифованной поверхности скалы виднелись очертания каких-то красных фигур.
Иван Яковлевич с торжественным видом, намеренно не торопясь, что он всегда делал в важных случаях, стал надевать вторую пару очков и вынул бинокль; Михаил Степанович быстро пошел ближе к скале; Павел Андреевич сел на песок и принялся вытирать платком пот, градом катившийся по лицу и шее его.