Царь царей...
Шрифт:
— Что? Находка? — на лету спросил Иван Яковлевич, скатываясь на животе с последних острых камней почти на спины стоявших на четвереньках спутников. Фуражка его осталась где-то в трещине; растрепанные белые волосы развевались, платье было истерзано.
— Да, — отозвался Михаил Степанович, усердно помогая палеонтологу разгребать руками крупнозернистый песок, из которого, выдаваясь фута на два, торчала какая-то бурая палка.
Старый ученый взглянул на нее и, забыв о своих ушибах, мгновенно принялся за ту же работу. Даже Кузька, долго следивший за удивительным для него поведением людей, быстро стал разгребать лапами красный песок, немилосердно швыряя его между задними ногами.
Палка выставлялась все больше и больше; наконец пришлось пустить в дело складные ножи, чтоб высвободить ее из плотно слежавшейся глины, сменившей песок.
— Что за штука? — с недоумением проговорил охотник.
— Да в ней, никак, зубы есть?
Возглас его остался без ответа.
Понемногу стал обрисовываться огромный, но будто птичий череп. Павел Андреевич осторожно вытащил наконец из земли находку. Странный, похожий на цветок ромашки, глаз из костяных пластинок уставился из огромной орбиты на нарушителей его покоя.
— Ichtyosaurus latifrons (ихтиозаврус латифронс)! — провозгласил весь красный от работы и волнения палеонтолог, подымая находку. — Широколобый ихтиозавр! — перевел он латинское название.
Все окружили его и стали рассматривать окаменелую кость. Павел Андреевич передал ее на руки Михаилу Степановичу, а сам принялся тщательно исследовать как сам песок, где отыскался череп, так и окрестные камни. Мало-помалу он взобрался опять на вершину горы. Больше всех изумлялся находке Свирид Онуфриевич.
— Нос-то совсем как у бекаса! — восклицал он, ощупывая его со всех сторон. — Только зубатый… И зубищи же: как у собаки!
— Д-да, бекасик, — заметил Михаил Степанович, ставя череп рядом с собой, — добрых шесть футов в одном носу только. Какова же вся-то длина зверя была?
— Футов до сорока! — ответил Иван Яковлевич. — В Англии в национальном музее я видел экземпляр в 22 фута, но эта голова гораздо больше.
— Что же это, птица была, что ли? — спросил Свирид Онуфриевич. — Только зубы откуда у нее тогда?
— Ихтиозавр — пресмыкающееся! Что же касается зубов, то они были в свое время и у всех птиц.
— О, о! — с изумлением воскликнул охотник, ударив ладонью по ляжке себя. — Лихо ж их батьке!
Наконец из-за скал показалась фигура Павла Андреевича. Всегда невозмутимо-насмешливого вида его не было и следа; на покрытом крупными каплями пота лице его играли бледные пятна.
Иван Яковлевич и Михаил Степанович повернулись к нему с безмолвным вопросом.
— Господа! — отрывисто произнес он, — я всей душой протестую как ученый против этого совершенно невероятного предположения, но, если вы докажете мне одну вещь, должен буду сказать вам, что неизвестный жил даже не в одну из ледниковых эпох, а бесконечно раньше — в юрский период! И знаете, что убедит меня?
— Что, что? Ихтиозавр? — посыпались вопросы.
Палеонтолог отрицательно качнул головой.
— Нет! Если докажете, что часть надписи на скале уничтожена не временем, а рудистами — двустворчатыми раковинами мелового периода: тогда будет ясно, что гора эта погружалась в море в следующий период, и раковины осаждались на ней. Рудисты жили там, где было сильное волнение и прибой волн: об этом говорят их чрезвычайной толщины раковины. Черепахообразная скала, очевидно, выдавалась вершиной над водой, так как на верхней части ее нет никаких следов рудистов. Затем море отступило, и раковины стали осыпаться и выветриваться. Северная сторона наиболее подвержена ветрам, и надпись на ней, так необычайно долго сохранявшаяся благодаря осадкам, могла очищаться мало-помалу и теперь яснее, чем на разбитой волнами западной.
— Значит, если на надписи мы найдем следы рудистов, то она может принадлежать юрскому периоду? — спросил Иван Яковлевич.
— Это сумасшествие, но я отвечу да! — сказал палеонтолог.
— Так за работу! — заявил Иван Яковлевич, пожимая руку палеонтолога.
Путешественники с большим трудом принялись опять вскарабкиваться наверх по скалам.
Достигнув заветной площадки, ученые бросились к черепахообразному камню и принялись ощупывать и осматривать каждый вершок его.
Свирид Онуфриевич уселся отдыхать на один из обломков и, дымя трубкой, стал созерцать действия товарищей.
— А ведь, ей Богу, полоумные! — громко проговорил наконец он. — Павел Андреевич, да вы языком-то полижите: коли тут море было, просолился может камень-то этот!
Задирания охотника остались без ответа; исследователи слишком были погружены в свое дело.
— Нет! — проговорил наконец палеонтолог, выпрямляясь и потирая утомленные долгим разглядываньем глаза свои. — Следов рудистов на камне нет, безусловно!
— А вот же остатки их, — воскликнул Михаил Степанович, подымая с земли куски сломанных раковин. — Здесь их миллионы! Камень осыпан кругом ими.
— Верно-с, — согласился Павел Андреевич, — но эти раковины, как и нос ихтиозавра, целые тысячелетия могли находиться тут и до появления надписи на этой скале. Дайте мне хоть один обломок раковины, прилипший к письменам, и я уверую, что она древнее их!
— Так что же вы полагаете? — спросил старый ученый.
— Только то, что ваш неизвестный жил не в юрский период, но когда именно — ответит будущее!
X
Антон застыл в безмолвном ужасе, увидав ободранные донельзя фигуры господ, поздно вечером возвратившихся к месту стоянки плота.
— Господи Иисусе Христе, — проговорил он, крестясь, — да где вы так отделались? С разбойниками, что ли, дрались?
— Не разговаривай, старина, а неси скорей есть! — весело ответил палеонтолог, хлопнув по плечу его.
За спиной ученого, в виде ружья, торчала привязанная голова ихтиозавра.
Все общество двинулось прямо к столу и принялось уничтожать ужин.
— Теперь возникает новый вопрос, господа! — заявил Иван Яковлевич, окончив еду и откладывая в сторону салфетку.
Василий быстро убрал все со стола, и на нем появились две зажженные свечи и большая карта Сибири.