Царь царей...

Минцлов Сергей Рудольфович

Иван Яковлевич с карандашом и книжкой в руках несколько раз обошел вокруг загадочного памятника, напряженно вглядываясь в малейшую царапину на нем.

— Начала и конца, кажется, нет… — стараясь сдержать волнение, проговорил наконец он. — Но это нам наш неизвестный оставил ее, несомненно он!

— Вы прочли уже? Что написано? — с жадным вниманием спросил Михаил Степанович, ни на шаг не отстававший от старого ученого.

— Нет-с,

еще! — ответил тот, занося в записную книжку надпись. — Погодите-с.

Проверив записанное, Иван Яковлевич отошел к самому обрыву и, усевшись на камне, погрузился в чтение.

Отдохнувший палеонтолог принялся тем временем за поиски пещер и животных остатков. Отверстий между наваленными друг на друга глыбами чернело кругом множество, но сколько ни заглядывал в них Павел Андреевич, — все они не удовлетворяли его.

— Хоть бы что-нибудь на мою долю! — как бы жалуясь, проговорил он, прекратив наконец поиски. — А еще уверяли, что все пещеры в Сибири полны ископаемыми! — с укором обратился он к Михаилу Степановичу.

Иван Яковлевич встал с места, и все поспешили к нему.

— «Рука Аздомайи бледным камнем покрыла Великую Воду и двое… окаменели в ночь… Здесь положили их… путь на солнце…» — выразительно прочел Иван Яковлевич.

— Ура! — в неистовом восторге крикнул Михаил Степанович, высоко подбросив вверх свою фуражку. — Мы на следу! Честь и слава вам! — добавил он, бросаясь к охотнику и обнимая его. — Молодец, Свирид Онуфриевич!

— Да… — проговорил со счастливой улыбкой на лице старый ученый, — это великое открытие и мы им обязаны всецело вам, дорогой коллега!

Он с чувством пожал руку растерявшемуся от таких приветствий охотнику. Круглое лицо последнего раскраснелось от удовольствия еще ярче; толстый нос залоснился и стал совсем фиолетовым. Павел Андреевич послал ему воздушный поцелуй.

— Теперь обсудим надпись, господа! — заговорил Иван Яковлевич. — Великая Вода — несомненно, Енисей.

Михаил Степанович невольно оглянулся назад. Красавица-река виднелась как на ладони. Словно громадная цветная карта с выпуклыми горами и лесами развертывалась далеко внизу под ногами их; вверх и вниз по ней изгибались широкие синие дуги реки, озаренной солнцем.

— А какая же она в те времена была! — промолвил молодой ученый.

— Именно — Великая Вода, — подтвердил палеонтолог, — и настоящее имя ей — море.

— Бледный камень, конечно — лед, продолжал Иван Яковлевич. — И окаменевшими наш неизвестный называет замерзших людей. Это ясно!

— Но, значит, он не знал раньше льда, если называет его так, как зовут его теперь тропические дикари, в первый раз попадающие в нашу широту! — заметил Михаил Степанович.

— Но ведь он ехал раньше на санях? — вмешался Павел Андреевич.

— Совершенно верно! — подхватил старый ученый. — Но вы упускаете из вида, господа, глубокую древность той эпохи: люди, несомненно, знали хорошо все явления природы, но не выработали еще особых названий им. Все древние языки чрезвычайно бедны и чем старше они, тем беднее.

— Но что же за переворот тогда произошел в здешних краях? Пальмы сменились льдом… На памяти истории таких переворотов тут не было… — сказал Михаил

Степанович.

— На памяти истории, но не геологии! — произнес палеонтолог. — Насколько известно, в так называемые ледниковые эпохи и было именно два или три таких перехода от тепла к холоду.

— Вы относите, таким образом, надпись к одной из ледниковых эпох? — спросил Иван Яковлевич.

— Никоим образом, — ответил Павел Андреевич, — так как в те времена человек не мог быть грамотным!

— Почему вы так в этом уверены?

— Да потому, что в эпоху плиоцена, непосредственно предшествовавшую ледниковым, не найдено даже следа человека, и развиться так быстро он не мог ни в каком случае!

— Это еще не доказательство, — возразил Михаил Степанович. — Следов могли не найти, а все-таки они могут существовать в толще земли. Разве нет примеров у нас перед глазами, когда по какому-нибудь выкопанному камню мы вдруг узнаем о существовании в древности совершенно неведомого до тех пор народа?

— Браво! — произнес Иван Яковлевич. — Что вы на это скажете, Павел Андреевич?

Палеонтолог пожал плечами.

— Что сказать? Против общих гипотез возражать нельзя!

— А это гипотеза? — старый ученый несколько раз указал пальцем на источенный временем камень. — Сколько эпох мог простоять он здесь?

— Д-да… — протянул палеонтолог, — камень, конечно, остаток первобытной скалы, но надпись! Кто докажет, что она сделана, именно — в ледниковую, что ли, эпоху, а не позже?

— Это должны определить мы, — ответил Иван Яковлевич. — Какому геологическому периоду принадлежит она, я, конечно, не знаю, но что она из древнейших древнейшая — ручаюсь!

— Дайте мне хоть какой-нибудь нанос на ней, все, что хотите, и у нас, быть может, найдется ключ к разгадке! — воскликнул палеонтолог.

— Будем, в таком случае, искать! — с энергией сказал Иван Яковлевич, направляясь к одному из подобий пещер.

— Ищите все, господа, и все, что найдете, несите сюда. Кирку бы надо, лопату. Сборный пункт здесь.

Вся компания разбрелась на поиски. Прошло часа два, и внизу, приблизительно у середины горы, раздался крик.

Иван Яковлевич первый услыхал его и в испуге, вообразив, что кто-то упал, отскочил от глыбы, от которой он отбивал кремнем подозрительный нарост вроде окаменелого моллюска.

— Михаил Степанович? — крикнул он, бросив камень и озираясь. — Павел Андреевич! кто свалился? — И он бросился к краю обрыва.

Саженях в тридцати внизу на одном из уступов виднелась спина палеонтолога.

— Сюда! — долетел до Ивана Яковлевича взволнованный зов его. — Скорей ко мне!

Михаил Степанович как серна прыгал уже вниз с камня на камень. За ним торопливо спускался охотник. Иван Яковлевич, предоставленный своим силам, попробовал было сыскать удобное место для спуска, но везде ноги его далеко не доставали до ниже лежавших камней. Старый ученый сунул на грудь драгоценную книжку с записями, застегнулся на все пуговицы и, спустив ноги, с решительным видом заболтал ими в воздухе и покатился вниз на локтях и спине. Со следующего уступа он свалился уже плашмя и энергично продолжал разнообразить дальнейший спуск.