Царь Дмитрий - самозванец
Шрифт:
по улицам и сидеть тихо по дворам своим. Это Димитрий и высказал тестю с присущей ему прямотой. Но Мнишек не отставал и просил охраны. «Как вы, ляхи, малодушны! — рассмеялся Димитрий. — Хороши воины — черни московской испугались! Только хвастать горазды!» Но все же послал часть стрельцов к дворам поляков, еще больше оголив Кремль. Тогда-то Басманов и попросил дозволения закрыть ворота Кремля на весь следующий день.
Между тем на крыльце дворца царского вновь появился Басманов, на этот раз в сопровождении князя Дмитрия Шуйского, он в тот день дежурным боярином был. Они осмотрелись, задрав головы, Басманов во дворец воротился, а Шуйский спустился с крыльца и как-то бочком
«И когда ты только заговор успел составить? — обратился я мысленно к князю Шуйскому. — Ведь, казалось, все дни от Димитрия не отходил, все на глаза ему лез с угодливостью своей и веселился, и пировал. И как ты только посмел умыслить такое злодейство? Ведь только добро ты от Димитрия видел, он тебя и от казни спас, и честил тебя, и жаловал, и невесту подарил. Ты у него тысяцким на свадьбе был, ты чару за здоровье молодых поднимал и возвещал им многие лета. А как ты к Марине перед венчанием на царство обращался, падая ей в ноги и лобызая ее сапожки. Напомнить? «Наияснейшая Великая Государыня, Цесарева Мария Юриевна! Волею Божией и непобедимого Самодержца, Цесаря и Великого Князя Всея Руси, ты избрана быть его супругой, вступи же на свой Цесарский мае-
стат и властвуй вместе с Государем над нами!» Ишь, какие словеса заворачивал, а теперь чего умыслил? Креста на тебе нет!»
Как бы откликаясь на слова мои, Шуйский выхватил откуда-то большой крест и, потрясая им, что-то закричал, вероятно, подбадривая и подгоняя своих клевретов. При их приближении к дворцу на втором этаже распахнулось окошко, оттуда вылетело тело в дьяческом одеянии и шмякнулось на мостовую. Заговорщики гневно замахали руками. Если кто и сохранял спокойствие, так это немцы-охранники, быть может, они из-за недостатка воображения и русского опыта не представляли, что дальше произойдет. Неожиданно распахнулась дверь и на крыльце, третий раз за утро, появился Петр Басманов и принялся что-то выговаривать заговорщикам, те ему что-то отвечали, все больше напирая и поднимаясь вверх по ступеням. Вдруг блеснул солнечный зайчик и юркнул в тело боярина. Басманов исчез за спинами нападавших, охранники как стояли, так и остались стоять, пригвожденные к стене, заговорщики ворвались в распахнутые двери.
Я остался у окна, не имея сил отойти прочь и ожидая неведомо чего. Дождался. На боковой стене дворца, видной мне, но скрытой от немногих оставшихся на площади заговорщиков, распахнулось окошко, из него выпрыгнул невысокий, но крепкий и ладный человек, блеснуло золотое шитье кафтана, я возликовал — Димитрий! Но что такое, почему он не встает? Видно, упал неловко, высота-то изрядная, да и прыгал он так, как будто хотел улететь как можно дальше, вместо того чтобы, повиснув на руках, мягко опуститься на землю. В подтверждение мыслей моих из окошка вылезла маленькая черная фигурка и с обезьяньей ловкостью стала спускаться по стене — любимый арапчонок Марины. Но вот Димитрий, слава Богу, поднялся и, приволакивая правую ногу и поддерживая левой рукой правую, запрыгал куда-то в сторону. Оказалось, что к стрельцам, которые стояли неподалеку на посту и без приказа не смели двинуться с места. Заметив же царя или услышав его призывный крик, они устремились к нему, подхватили на руки и понесли прочь от дворца. Но и заговорщики не дремали, те из них, кто оставался на площади, побежали за беглецами и
вынудили их остановиться, а потом подоспели и основные силы во главе с Василием Шуйским. Остановились стрельцы с Димитрием — вот гримаса Судьбы! — у полуразрушенного дворца царя Бориса. Сзадц был высокий забор, перед ними — озлобленные преследователи, силы были неравны: на десяток стрельцов приходилось больше сотни заговорщиков, исход битвы предрешен. Но стрельцы стояли твердо, выставив вперед свои бердыши, и возникла непонятная мне заминка, как будто велись какие-то переговоры. «И эти предадут!» — с грустью подумал я. Вдруг раздался залп из пищалей, потом еще один, и над тем местом, где стояли стрельцы, замелькали сабли. Но вот все стихло, толпа расступилась, и два злодея под радостное улюлюканье остальных повлекли за веревки, привязанные к ногам, изуродованное тело. Я видел лишь короткую нижнюю рубашку, залитую кровью, да лицо размозженное о камни. У забора остались неподвижные, окровавленные тела стрельцов, да два разбойника вцепились в шитый золотом кафтан и тянули его, каждый к себе.
Я тупо наблюдал за происходящим. Заговорщики отправились к Вознесенскому монастырю и долго стояли возле него, наконец, из ворот вышла монахиня, в которой я по гордой поступи сразу признал царицу Марию. Заговорщики приступали к ней с какими-то расспросами, но она постояла безучастно над распростертым у ее ног телом, повернулась и скрылась за воротами монастыря. Тело поволокли через весь Кремль к Фроловским воротам. Вот они поравнялись с моими окнами, я внимательно всмотрелся в изуродованные останки. В сердце ничего не дрогнуло.
«Это не Димитрий», — отстраненно подумал я.
В тот день сердцу моему нельзя было доверять, оно омертвело, ссохлось, коркой непробиваемой покрылось, оттого при открытии своем я не испытал ни облегчения, ни радости.
Но тогда я этого не знал и только поражался своей твердости и выдержке, весь тот день я был холоден и рассудителен,
как никогда. Вероятно, таким же я был бы, если бы Господь по неизбывной милости своей известил меня о грядущей скорой кончине. Я бы не стенал, не суетился бестолково, не молил бы Господа об отсрочке, я бы спокойно занялся последним устройством своих земных дел, ничего и никого не забывая. О кончине я недаром вспомнил. «Вот и конец сказке! — прозвучало тогда в голове. — Праздника больше не будет! Никогда!» Но мысль эта не загудела набатом, вытесняя все прочие и разрывая болью голову, как не раз бывало встарь, она прошелестела и ушла, ничего не оставив после себя.
Первым делом я отправился к княгинюшке. Она видела лишь последние мгновения трагедии, но этого хватило ей, чтобы упасть на кровать почти без чувств. Я отогнал суетившихся вокруг нее Парашек, взял милую мою за руку и, нежно поглаживая ее, сообщил ей на ухо о своей твердой уверенности в спасении Димитрия. Княгинюшка разразилась слезами радости.
— Я пойду, разузнаю все в подробностях, — бодро сказал я, вставая с кровати, — а как разузнаю, сразу же вернусь, чтобы доложить тебе.
— Иди, князь светлый, иди и поскорее возвращайся с вестями хорошими, — напутствовала меня княгинюшка.
Я призвал стремянного Николая и приказал ему отправляться в город, узнать в доподлинности, что там произошло. Сам же всего с двумя холопами поспешил к дворцу Димитрия. Многих людей я расспросил, и случайных свидетелей происшедшего, и слуг, и оставшихся в живых русских охранников Димитрия, изгнанных из дворца и бродящих неприкаянно вокруг. Но больше всего сведений я получил от заговорщиков. Я многих из них не знал, те же, с кем был знаком, поначалу смущались, отвечать на вопросы не хотели, но, видя мое спокойствие, быстро разговаривались и описывали все в красках и деталях, явно гордясь своей победой.
Картина сложилась такая. В ту ночь Марина ночевала на половине Димитрия. Тот встал по обыкновению на заре, Басманов, спавший у порога царской спальни, доложил, что ночь прошла спокойно. После короткой молитвы и легкого завтрака Димитрий приступил к делам, продиктовал несколько пи-
сем Яну Бунинскому, затем призвал дьяка Власьева и долго обсуждал с ним ответ польским послам в присутствии дежурного боярина князя Дмитрия Шуйского. Следующим к царю вошел дьяк Тимофей Осипов, который сам напросился на прием, говоря, что у него есть секретнейшие сведения, которые он может донести только самому государю. Видно, Басманов что-то заподозрил и тихо последовал за дьяком, когда же тот, приблизившись к царю, вдруг выхватил кинжал, Басманов хладнокровно заколол его. Это и послужило причиной первого небольшого переполоха. Небольшого, потому что дело-то привычное, я ведь недаром Димитрия предостерегал, явных покушений на него было несколько, но Господь неизменно хранил его.