Царь Дмитрий - самозванец
Шрифт:
— А то! Пишет, наемники сговорились только до границы ехать, а если на границе платы вперед не получат, обратно поворотят.
— Не поворотят, — пренебрежительно протянул я
— Я тоже так думаю, но денег все же надо послать. Так что, князь светлый, опять тебе надо в дорогу собираться.
— Собираться! — возмущенно закричал я. — А ты меня о здоровье спросил? Быть может, у меня сил никаких не осталось.
— Не спросил. Прости, — покорно сказал Димитрий, — но я и так вижу, что ты в добром здравии. Тебя, дед, никакая хвороба не возьмет, ты еще меня переживешь.
– > Типун тебе на язык! — прикрикнул я на него, но тут же смирился и взял деловой тон: — Много ли везти? Сколько просит воевода Мнишек?
— Просит сто тысяч, злотых. Пошлю пятьдесят тысяч рублей, надеюсь, хватит.
—Да по такому курсу рубли на злотые даже жиды в Самбо-ре не меняют, — возмутился я, — один к трем — вот Божеская мера! Так что больше тридцати тысяч и не думай посылать. А еще лучше, злотые пошли, сто тысяч — число хорошее, круглое, да и зачем нам эти злотые, только казну засорять.
— Твоя правда, так и прикажу, — согласился Димитрий и добавил со вздохом: — может, и наскребут.
Подивился я этому, ведь когда я уезжал, казна была полнехонька.
Я все верно рассчитал, поспешая не торопясь, попал в Луб-но в тот самый день, когда со стороны Орши, порубежного литовского города, показался поезд Мнишеков. Князь Мо-сальский, официально представлявший царя Русского, выехал вперед и приветствовал Марину. Я ему в этом не препятствовал, пусть потешится, ведь уж несколько недель он вместе с посольством встречным царскую невесту поджидал. Потом и я подъехал запросто, обнялся с воеводой Мнишеком, спросил, как здоровье, подобру ли доехали и не было ли каких происшествий по дороге, извинился за малочисленность свиты встречной. Ведь по русскому обычаю при встрече дорогих гостей количество встречающих должно превосходить число
гостей, тут же Димитрий промахнулся. Впрочем, немудрено это было, Мнишек с собой, как казалось, пол-Польши прихватил. Сына своего Станислава, брата Ивана, Яна по-польски, племянника Павла, зятя Константина Вишневецкого, тут поспорить можно, кто кого сопровождал. Было множество высших вельмож польских: два Тарло, трое Стадницких, Казанов-ский, Любомирский, всех и не перечислишь. Шляхтичей, которые по найму ехали, я, естественно, не считаю. У Марины свита была не меньше, ближними боярынями, статс-дамами по-ихнему, состояли при ней жены обоих Тарло, мамкой-гофмейстериной — пани Казановская, им в помощь был целый выводок сенных девушек-фрейлин, который своей живостью и веселостью напомнил мне «летучий отряд» незабвенной Екатерины Медицейской, королевы французской. К сожалению, было много священников католических. Когда я попенял Мнишеку на это, он ответствовал, что каждый из панов знатных взял с собой своего духовника, это их право, и он им в этом не начальник.
— А эти? — указал я ему на стайку бернардинцев.
— Марина воспитывалась в монастыре Святого Бернарда, и они по собственной воле последовали за своей духовной дочерью, — ответил Мнишек, чуть поморщившись, из чего я вывел, что у них, католиков, не все так просто, как у нас.
Впрочем, бернардинцы оказались славными ребятами, веселыми, не дураками выпить, вот только по женской части невоздержанными, что даже и католическим монахам не подобает. Главное же, что ник кому не приставали с речами соблазнительными, я за этим поначалу строго следил и лишь при подъезде к Москве совсем успокоился.
Вообще, первая часть нашего путешествия принесла мне много хлопот и беспокойств. Дьяк Афанасий Власьев, сопровождавший Мнишеков от Самбора, покинул нас сразу после встречи на границе.
— Сил моих больше нет терпеть капризы женские, помноженные на гордость шляхетскую! Ужас что за полька! На край света убежать готов! — крикнул он мне в ухо, разрывая руками
шубу на груди, но тут же поправился, приосанившись. — Государь призывает с докладом! Надобно поспешать! — и был таков.
Князя Мосальского я сам отстранил, указав ему место подобающее — по хозяйственной части. Занимался он дорогами, лошадьми, едой и ночлегом, я же занял место возле невесты царской, следуя на лошади рядом с ее каретой и одним своим видом отгоняя шляхтичей, что, подобно оводам, кружились вокруг карет Марины и ее женской свиты. Иногда же по приглашению Марины перебирался я к ней и усаживался напротив для «приятного разговору», это обычай такой в странах европейских. Тут-то и начинались мои главные мучения, с каждой минутой я все лучше понимал дьяка Власьева, и лишь мое великокняжеское достоинство удерживало меня от... срочной поездки в Москву с докладом государю.
В Самборе Марина меня все больше слушала, чему-то дивилась, чего-то опасалась, тут же смотрела вокруг и сама без умолку говорила. Ну все было не так! На что глаз ни взглянет, все подвергалось осмеянию и поношению недостойному. Чем, спрашивается, ей дороги наши не понравились?! Хорошая была дорога, не хуже, чем в Польше, уж в этом можете мне поверить, а то я плохих дорог не видел! Одних мостов к приезду невесты царской навели более пятисот! А что грязь, так ведь весна же! Сами виноваты, что так с приездом затянули. Двинулись бы в путь сразу после обручения, так бы весело и гладко донеслись по зимнику!
Но не буду больше об этом, о неприятном! Что было, то прошло, да и извинить можно Марину, вокруг страна неизвестная, а впереди встреча с женихом, считай, столь же неизвестным, виделись коротко, а расстались надолго, называл себя царевичем, а стал царем всемогущим. К этой встрече и перейду.
Была она для всех неожиданной. Остановились мы в тот вечер в Можайске, большую часть вельмож польских в городе разместили, наемники отдельным лагерем стали, для Марины же с ее свитой по теплой сухой погоде установили шатры под городом. Я, конечно, при Марине, в шатре отдельном. В ожидании, пока накроют столы для пира вечернего, стою перед шатром, бдю, все ли ладно, а заодно наслаждаюсь видом природы весенней. Вижу, по дороге Московской движется колымага в сопровождении десятка стрельцов. Глаз-то у меня всегда орлиный был, вот я и выглядел, что колымага знакомая, дьяка Власьева колымага. Уж не случилось ли чего в Москве, заволновался я. Тут на дороге новый отряд показался, все верхами, и во весь опор помчался вдогонку за дьяком. По виду не стрельцы. Ой, лихо, не тати ли лесные! Я крикнул своим холопам, чтобы спешили навстречу дьяку, но пока они возились, колымага взобралась на холм и остановилась у моего шатра. Из нее вылез Власьев, поклонился мне, доложил: «От государя, с подарками».
— Сколько ж можно?! — хотел я воскликнуть, но воспитание повернуло язык в противоположную сторону. — Давно ожидаем! — произнес я внушительно и даже с некоторой укоризной на нерасторопность посыльного, а уж далее вопросы положенные сами полились: — Здоров ли ты, Афанасий Иванович? По добру ли доехал? Все ли хорошо в Москве? Как здоровье государя? Весел ли? Или извелся весь в ожидании суженой?
Власьев принялся обстоятельно отвечать, сетуя на многочисленные болячки, заработанные им в посольствах заграничных, дошел, наконец, и до государя. В этот момент на холм взлетел второй из замеченных мной отрядов.
— А о здоровье царя-батюшки из первых уст узнаешь! — воскликнул Власьев и повалился на землю.
Я с удивлением обернулся. Тати лесные оказались мушкетерами Якова Маржеретова с ним самим во главе, среди них молодецкой русской посадкой выделялся Димитрий, одетый — о ужас! — в такой же наряд.
— Негоже царю православному так выезжать! — вскричал я, устремляясь ему навстречу.
— А меня здесь нет! — весело крикнул Димитрий, соскакивая с коня. — Я здесь как это, слово ты мне говорил заграничное, — инкогнито!