Царь Дмитрий - самозванец
Шрифт:
Может, жидковат был Димитрий, если от любви своей отказался? Нет, государь истинный не может руководствоваться в своих деяниях таким несущественным мотивом, как любовь к женщине. А относительно силы добавлю, что это бабушка надвое сказала, что легче: отстаивать свою любовь в борьбе ,со всем миром или отказаться от нее ради этого самого мира. Тем более что всем ведомо: первые умирают счастливыми и молодыми, а вторые влачат свои долгие дни в горести.
А быть может, и не было там со стороны Димитрия никакой любви? Я об этом как-то не задумывался. Истинная любовь — она ведь в браке рождается. А браки заключаются на Небесах. Знать, этот брак был неугоден Господу. Вот и весь сказ! И не будем больше об этом!
Глава 4
Царская невеста
[1605-1606 гг.]
Димитрий больше к нам не являлся, Ксения плакала дни напролет, княгинюшка ее утешала, я же скорбел в одиночестве, никуда не выезжая. Недели через две Димитрий призвал меня к себе. Встретил любезно, поинтересовался моим здоровьем, здоровьем княгини Иулиании и всех домашних.
— Все здоровы, благодарение Господу! — ответил я с достоинством.
Димитрий немного помялся в нерешительности, а потом сразу взял быка за рога.
— Пришло время жениться! — возвестил он мне как откровение свыше. — Как ты, наверно, знаешь, у меня в Польше осталась невеста нареченная, дочь воеводы сандомирского Юрия Мнишека Марина. — Первый раз в моем присутствии он произнес это имя.
— Не знатна невеста! — не сдержался я. — Да и сам воевода Мнишек известен делами далеко не достославными! — мог я развернуть этот тезис, указав, что Мнишек вор, мот и вообще прохвост, но осекся, негоже за глаза хулить человека, тем более будущему зятю.
— Он мне помог премного, это главное! — воскликнул в ответ Димитрий и, видно, уловив подавленные мною слова поносные, добавил: — Что же до остального, то все мы не без греха. Я и сам все вижу, но в глазах моих его вера — в меня вера! — превосходит его дела скаредные.
— Аминь, — произнес я, показывая, что эта тема исчерпана.
— Больше года уж гоЛубку мою коханую не видел, — с неожиданной задушевностью и невесть откуда прорезавшимся польским акцентом сказал Димитрий, — я иногда пробую вызвать в памяти образ ее милый и не могу! И ни одного письма за все время не прислала, все отделывается приветами через отца.
— Так, может быть... — сказал я с тайной надеждой.
— Нет, — отмахнулся Димитрий, — она себя блюдет. Остались у меня верные люди в Самборе, о каждом шаге доносят. То есть они за воеводой присматривают, — смешавшись, добавил он, — но заодно докладывают и обо всем остальном, что в замке и вокруг него происходит. А что не пишет Марина, так это от гордости. Горда без меры! И гордость эта проявляется подчас самым необычным образом.
Впрочем, мысль эту Димитрий пояснять не стал и вновь взял деловой тон:
— Я не спешил призывать Марину к себе, не желая подвергать возможным опасностям. Теперь же трон мой утвердился крепко, в землях Русских спокойствие установилось, пришла пора исполнения обязательств. Я уж списался с воеводой Мнишеком. Его непременное требование, чтобы обручение состоялось в Польше в присутствии короля польского.
— Требование! — скривился я и тут же воскликнул возмущенно: —Да кто он такой, этот Мнишек, чтобы требовать что-либо у царя Русского?!
— Ладно, пусть не требование и не Мнишека, а горячее пожелание короля польского, — примирительно сказал Димитрий, — могу ли я отказать брату моему? И примас королевства кардинал Мациевский, он, кстати, родня Мнишекам, эту просьбу поддерживает и собирается лично провести церемонию.
— По католическому обряду, — добавил я весьма недовольно.
— А по какому же еще? — ответил Димитрий с легким раздражением. —Да и какая разница? Хоть по иудейскому! Нам до этого никакого дела нет, мне главное, чтобы Марина в Москву прибыла. Тут и справим свадьбу по православному обряду!
— А по какому же еще? — в тон Димитрию вскричал я.
—Щьаlb3lb–
— Конечно, конечно, — успокоил меня Димитрий, — но я тебя призвал не для того, чтобы спорить по столь очевидным вопросам, у меня есть для тебя поручение наиважнейшее. — Тут, не скрою, я весь напрягся от гордости и внимания. — Мыслю я снарядить в Польшу посольство великое, чтобы доставить невесту царскую в Москву с подобающими почестями. Послы будут представлять особу мою на церемонии обручения...
Я сразу понял все, что Димитрий задумал, и тут же идею его с возмущением отверг.
— Я в католической церемонии участвовать не буду, мне вера не позволяет! — вскричал я, прерывая Димитрия на полуслове. — И послом мне быть невместно, хоть бы и великим, и к королю польскому!
— У меня и в мыслях такого не было, — сказал Димитрий, скривившись, вероятно, от боли зубной, — послом поедет дьяк Афанасий Власьев...
«Это славно придумано, — подумал я, — назначение великим послом дьяка худородного немногим отстоит от пощечины прилюдной».
— ...он и на обручении меня представлять будет, совесть ему позволит, — продолжал между тем Димитрий, усмехаясь, — дьякам вообще совесть не положена, им ее заменяют приказы царские. Но в Польше и других дел предостаточно будет. Надо будет провести переговоры тайные с панами, что мыслят короля Сигизмунда отправить обратно в Швецию и корону мне предложить, — он остановил жестом мои возражения, — для этого с посольством поедет мой секретарь Ян Бучинский. Есть и еще одно дело, еще более f айное: надобно передать воеводе Мнишеку пол миллиона рублей, я ему давно обещал за помощь мне.
— Мнишеку! Полмиллиона рублей! — Я задохнулся от возмущения. — И за что? За помощь тебе! Да он за честь должен почитать службу царевичу русскому! Последнюю рубашку с себя должен был снять для победы дела правого!
Тут у Димитрия все лицо перекосило.
— Что, опять зуб? — спросил я обеспокоенно, оставляя на время в стороне свое возмущение.
— Зуб, зуб, — процедил Димитрий, — так и ноет, так и дергает, достал, сил никаких нет! — Но, видно, в этот момент боль отпустила, потому что Димитрий вдруг улыбнулся и дальше продолжал уже спокойно:—Честь честью, воттолько в Европе честь цену свою имеет, и чем больше честь, тем дороже она стоит.