Царь Дмитрий - самозванец
Шрифт:
— Аминь, — в последний раз выступил Тюфякин.
К слову сказать, патриарх Гермоген не признал пострижения Василия Шуйского и упорно именовал иноком нечестивым князя Тюфякина, произносившего слова обета, но печальной судьбы Шуйского это не изменило. Да и на меня вся эта процедура произвела гнетущее впечатление. А уж если вспомнить о том, что дальше Шуйского ожидало!.. Мне сейчас даже немного жаль его, лучше бы сразу отрубили голову — и дело с концом, топор честнее ножниц.
До этого, возможно, лишь я один во всей державе нашей догадывался о замысле Романовых, но тут они раскрылись перед всем миром. Сразу же после свержения Шуйского бояре сели судить да рядить, кого на царство избрать. В этом они ни-
чем от простого русского человека не отличаются. За десятилетия прошедшие бояре, казалось бы, должны были уразуметь, что скинуть царя не штука, куда труднее утвердить нового на престоле. Или хотя бы выбрать. Тут-то Федор Романов и решил, что пришел, наконец, его час, забыв об обещаниях, данных королю Сигизмунду, отбросив призрак Димитрия, который отнюдь не призрачно владел большинством земель русских, он впервые устами пособников своих выкрикнул неожиданное для всех имя — Михаил Федоров сын Романов. В который раз тщеславие сыграло с Федором злую шутку, когда-то оно подвело его под монастырь, теперь в одночасье разорвало долго плетшиеся сети заговора. Ему хотя бы боярина Ивана Никитича Романова выдвинуть, все же человек известный, опять же внук князя Александра Горбатого-Шуйского, воеводы прославленного. Да и тот был явно не против, но Федор брата своего единокровного, но все же сводного, осадил резко — не для того он столько боролся и страдал, чтобы кто-либо обошел его родную кровиночку! Единственную — все остальные сыновья Федора во младенчестве умерли. Пусть слаб телом, умом и волей, но—любимый, но — наследник. Бояре с некоторым трудом вспомнили четырнадцатилетнего увальня, предлагаемого им в цари, и со смехом отвергли идею вздорную. Так ни до чего не договорившись, постановили созвать Собор Земский для выборов нового царя, пока же назначили совет по типу опекунского при молодом царе, чтобы не оставалась держава Русская без присмотра и опеки. Вошло в совет по обычаю древнему семь бояр, семь — число Божье: Федор Мстиславский, Иван Воротынский, Василий Голицын, Иван Романов, Федор Шереметьев, Андрей Трубецкой и Борис Лыков.
Федор Романов, конечно, не смирился с поражением, вновь принялся плести интриги, в совет опекунский пропихнул своих клевретов, вы и сами видите, что их там большинство, и еще больше раздул пожар смуты, приказав Ляпуновым с их рязанцами взбунтоваться под флагом Димитрия и, объединившись с казацкими отрядами, идти на Москву. Видно, надеялся он, что при такой угрозе бояре станут сговорчивее. Они и сговорились. Не дожидаясь приезда посланников от зе-
мель Русских, на свой страх и риск Дума боярская постановила пригласить на престол Русский королевича Владислава.
Глядя несколько отстраненно на все эти события, я не мог не признать мудрости сего решения. Ктем соображениям, что высказывал мне князь Федор Мстиславский четыре года назад, много новых добавилось. Ведь все тушинские бояре, изменившие Димитрию, первые припали к стопам Владислава, так что теперь можно было надеяться на прекращение смуты хотя бы с этой стороны. Другое дело, что тушинцы присягали Владиславу притворно, а московские бояре были настроены серьезно и решительно. Романовские прихвостни думали лишь о свержении Шуйского и сокрушении знати старой, бояре же Смотрели много дальше, они видели, что Владислав обладает наследственными правами и на польский престол, и на шведский. Смута пройдет, права останутся, и когда держава Русская вновь воспрянет во всей силе и величии, придет время эти права предъявить.
Но ведь Владислав чужой крови! Конечно, много в нем кровей намешалось, и польская, и шведская, и немецкая, но есть и наша, русская. Так что не совсем чужая, главное же хорошая, царская. С другой стороны подойдем: что есть чужая кровь для русских? Да, не любим мы чужаков, но если человек с добром на Русь приходит и не на время приходит, а навсегда, корни здесь пускает, служит честно державе Русской, то мы его за своего, за русского почитаем. Да и сам он так себя именовать начинает. И иноземцы всех людей, что на Руси живут, русскими кличут, даже и татар, Магомету поклоняющихся. А уж если пришлец проникнется светом веры истинной и православие примет, то тут мы его как брата обнимем и никогда не то что не попрекнем происхождением, но даже не вспомним о нем. Русь как котел на дворе монетном, плавят там золото и если попадет туда немного серебра или меди, то все одно золото выйдет. Да, золотой у нас народ!
Вот и королевич Владислав, приехал бы в Москву, принял веру православную, женился на княжне русской, перенял все обычаи наши и был бы истинно Русский царь. Об этом и вели переговоры бояре с поляками во главе с гетманом Жолкев-
ским, представлявшим короля Сигизмунда, и подписали договор о возведении Владислава на Русский престол. Вот список с него, лежит передо мной, никому не нужный и всеми забытый свиток бумаги. Я вам лишь немногие места зачитаю: королевичу венчаться от патриарха по древнему обряду; Владиславу царю чтить святые храмы, иконы, мощи и все духовенство, церковных имений не отнимать, в духовные дела не вмешиваться; на Руси не быть ни латинским, ни других вероисповеданий костелам, тех же русских, кто оставит веру православную ради латинской или иной ереси, казнить смертию; жидам не приезжать в Московское государство; не переменять древних обычаев, чиновникам и боярам быть одним русским; поместья и отчины неприкосновенны; Польше и Литве утвердить с державой Русскою вечный мир; жителей из одного государства в другое не переводить; торговле между обоими государствами быть свободной; королю немедленно вывести войско из всех городов русских, королевичу же иметь с собой не более пятисот поляков; всех пленных освободить без выкупа. Да, неплохо поработали головой бояре, да и гетман Жолкевский оказался на редкость мудрым человеком, сумел подняться над узкопольскими интересами и взглянуть на дело широко. Я бы на месте бояр его на Русь сманил, поместья бы богатые пожаловал, первым воеводой сделал. Чего ему в Польше делать? А на Руси он бы развернулся на благо державе нашей.
Не его вина, что король Сигизмунд договор подписанный не утвердил и сам вознамерился сесть на Русский престол — если не дал Господь ума человеку, то с этим ничего не поделаешь. Вскоре гетман Жолкевский второй раз мудрость свою явил. Бояре, отправив великое посольство к королю Сигизмун-ду бить челом, чтобы отпустил он сына на царство, поспешили сами присягнуть новому государю и привести к присяге всех именитых жителей московских, после чего стали упрашивать гетмана ввести находившиеся при нем полки польские в Москву для предотвращения возможного бунта и для отражения нападения отрядов, приступавших под флагом Димитрия уже к самым стенам московским. Жолкевский наотрез отказался. Но бояре просили, войско, составленное наполовину из тушин-
скйх поляков, требовало, Сигизмунд приказывал, пришлось гетману подчиниться. Темной сентябрьской ночью польские войска тихо, по-воровски вошли в Москву и заняли Кремль, Китай-город, Белый город и даже Новодевичий монастырь. Я, помню, проснулся утром и только ахнул.
Жители московские присягнули Владиславу, но появление поляков встретили угрюмым и угрожающим молчанием, во вступлении же ратников в женскую обитель увидели кощунство великое и возмутились. Так же и весь русский народ — юного польского королевича, принявшего веру православную, он бы, возможно, еще и признал, но подчиниться королю польскому русские люди не пожелали. Смута разгорелась с новой силой.
Тут гетман Жолкевский третий раз поступил мудро. Он первым, не только среди поляков, но и среди бояр русских, понял, что дело королевича Владислава и короля Сигизмунда проиграно, никогда ни тому, ни другому не сесть на престол Русский. Минуло лишь две недели после занятия Москвы, а уж гетман, оставив войско, уехал прочь, чтобы более не возвращаться. Вот только зря прихватил он с собой инока Варлаама и братьев его, Дмитрия и Ивана Шуйских, унижение это великое для державы нашей, я первый возмутился.
Один за другим сходили со сцены лицедеи, игравшие главные роли в фантасмагории, называемой русской Смутой. Вот и Федор Романов сгинул безвозвратно. В тот мягкий сентябрьский денек, когда я наблюдал за отбытием великого посольства к королю Сигизмунду, вдруг как кольнуло в сердце: а ведь вижу я Федора в последний раз! (Господи, яви милость, сделай так, чтобы это был воистину последний раз!)
До сих пор я не разобрался, почему все так получилось. То ли бояре вместе с гетманом Жолкевским Федора перехитрили, то ли старый лис затеял новую интригу, но сам же и запутался в собственных сетях,