Царь Дмитрий - самозванец
Шрифт:
Так остались мы с Николаем вдвоем, да еще Парашка цри нас. Действительно, справная оказалась девица, домовитая, на все руки мастерица, да и жалко мне ее стало. А младенца мы торжественно окрестили в соборе Благовещенья и нарекли Иваном, так мне привычнее.
1Т и у н — управляющий княжеским хозяйством. (Прим.ред.)
Да, вестей я не искал, они сами меня находили. Такой уж год урожайный выдался на всякие события, возможно, как никакой другой в моей долгой жизни. Сравниться с ним может разве что год первого пришествия и правления Димитрия. Судьба всех главных действующих лиц Смуты переменилась решительно, но меня в первую очередь и единственно трогала лишь судьба Марины.
Побег Марине удался. Тогда, поздним вечером, никто не обратил внимания на трех русских простых ратников, когда же следующим днем после объявления воззвания князь Ро-жинский снарядил погоню, то направил ее Калужской дорогой, но Марина в сопровождении Заруцкого и пяти сотен казаков неслась во весь опор в противоположную сторону, к Дмитрову. Там еще один ее верный рыцарь, пан Петр Сапега, отбивался от наседавшего на него князя Михаила Скопина-Шуйского. Возможно, что Мариной двигал инстинкт перепелки, уводящей собак от гнезда своего, но допускаю также, что мыслила она укрепить Сапегу и склонить его продолжать борьбу на ее стороне. До того дошли уже темные слухи из Тушина, и он подумывал, не разойтись ли подобру-поздорову со Скопиным-Шуйским и не отправиться ли обратно в Польшу — русское приключение слишком затянулось! Его сомнения передались и воинам, которые вяло отбивались от приступов Скопина. Тут Марина вновь явила свой неукротимый нрав, бесстрашно поднялась она на вал крепостной и крикнула воинам: «Трусы малодушные, вот я, женщина, и то не боюсь!» Воинов она укрепила, но Сапега по-прежнему раздумывал, поэтому Марина оставила его и устремилась, наконец, в Калугу.
Жители калужские и войско, там собравшееся, приветствовали ее с восторгом, призрак Димитрия, волновавший их вот уж скоро два месяца, обрел если не плоть, то свою законную и живую половину. В сущности Марина лишь повторила то, что было уже сделано в год после свержения Димитрия. Во все земли русские неслись грамоты от имени Димитрия, с его
подписью и печатью, не утихали слухи, что видели его то в одном месте, то в другом, где-то он делал смотр своим войскам, а где-то самолично вел их в атаку. Образовался и новый двор царский во главе с неугомонным князем Григорием Шаховским, которому было не привыкать к такому положению, свита играла царя, как это происходит почти всегда даже и при живом государе. В игру эту быстро включилась вся держава без изъятия. Те, кто видел в Димитрии идеальный образ доброго царя, не желали расставаться с мечтою светлой, восторженно кричали ему. «Осанна!» — и отметали даже саму мысль о его возможной гибели. Другим же, противникам и недругам его, призрак Димитрия оказался также весьма выгоден как воплощение вселенского зла. Им можно было угрожать врагам, его именем приструнивать соратников — победит Димитрий, он ужо вам задаст! — на него можно было списывать все неурядицы, все несчастья и все зло творимое. Как Господь в свое время породил дьявола, чтобы на фоне зла ярче воссияло добро, указывая человеку путь к совершенству, так и люди время от времени сотворяют в умах своих новых дьяволят в привычном, человеческом обличье. Так было и так будет довеку.
В этой игре даже присутствие Марины было не суть важно, поэтому, закрутив интригу, она спокойно удалилась в монастырь, нет, не для монашеского служения, конечно, а для жизни скрытной. Зачем она это сделала? На то у нее были свои причины.
Вот сейчас говорят, что Димитрий был лишь куклой в руках поляков и бояр тушинских, что ничего он не решал, ничего не делал, а все вершили его именем ближние его. А я вам скажу, что даже в Тушине Димитрий являл собой государя истинного, только на нем все это царство тушинское и держалось, стоило ему исчезнуть, и оно незамедлительно рассыпалось в прах. Еще раз попытаюсь вразумить непонятливых: где русский человек, там и Земля Русская, где государь истинный, там и держава Русская. Стоило стягу Димитрия взметнуться в Калуге, как город этот стал новой столицей, туда заспешили по-
сланцы от разных земель Русских, туда стекались отряды новые, туда с надеждой обращали взоры свои все люди добрые.
В Тушине же начались разброд и шатания. И вновь поляки повели себя честнее клевретов романовских! В том положении полякам ничего не оставалось, как вернуться под руку короля Сигизмунда, но они не спешили, сначала пытались отговорить Сигизмунда от продолжения похода, потом принялись торговаться, требовали, конечно, денег, не без того, каких-то два миллиона злотых, столько король польский никогда и не видел, но при этом не забывали и о Димитрии с Мариной, выговаривали им удел достойный, хотя бы Псков с окрестными землями. Русские же изменники, бояре тушинские, как-то очень легко переметнулись на сторону короля польского, забыв о Димитрии, они с единодушием поразительным и оттого вдвойне подозрительным решили призвать на престол Русский королевича Владислава, снарядили для этого посольство в ставку Сигизмунда под Смоленском. Я вам только первые имена назову: боярин Михаил Глебович Салтыков, князь Василий Рубец-Мосальский, князь Юрий Хворостинин, Мишка Молчанов. Какие люди! Я бы их на порог не пустил. Си-гизмунд пустил и даже принял весьма торжественно, начал с ними переговоры серьезные, как будто они кого-то представляли, кроме самих себя. Через несколько дней был составлен договор, обговаривающий условия вступления Владислава на престол Русский, и послы, забегая вперед лошади, поспешили принести присягу. Ну да этим присягнуть и крест на том целовать, что мужику перекреститься!
А что же Федор Романов? Хитрый лис в тот раз уклонился от поездки к королю, но всем и так было ясно, кто стоит за этим делом. Да и грамота о приглашении королевича на престол начиналась недвусмысленно: «Мы, Филарет, Патриарх Московский и Всея Руси, и архиепископы, и епископы и весь Освященный Собор, слыша его королевского величества о святой нашей православной церкви раденье и о христианском освобождении подвиге, Бога молим и челом бьем...»
' Известие о подписании договора совпало с бегством Марины, после чего начался повальный исход из Тушина. Казаки
и немногие поляки, воодушевленные воззванием Марины и грамотами Димитрия, отправились в Калугу. Русские ратники разбрелись кто куда, дольше всех, до первых чисел марта, держались поляки, но и qhh ушли. С момента исчезновения Димитрия прошло всего два месяца, с отъезда Марины — три недели. Уходя, князь Рожинский приказал зажечь Тушино, деревянный город сгорел дотла. Пламя пожара было хорошо видно в Москве, жители московские стояли целый день и завороженно смотрели на огонь, на лицах их можно было прочитать чувства самые разные: радость, облегчение, злорадство, скорбь, досаду и грусть.
С исчезновением Димитрия из Тушина само счастье военное, казалось, переметнулось на сторону Василия Шуйского. В какой-то момент почудилось, что и Смуте скоро конец придет. Молодой воитель, князь Михаил Скопин-Шуйский, войдя во вкус, громил всех подряд, освобождая город за городом, уезд за уездом. Его отряды даже устремились вслед уходящему войску Рожинского и настигли его под Волоком Дамским. Там, в Иосифовом монастыре, нашел свой конец честолюбивый князь, не в честном бою, а в драке пьяной со своими подчиненными. Но и бунтовщики от возмездия не ушли, почти всех порубили ратники русские.
Тем временем князь Михаил торжественно вступил в Москву. Жители московские встретили его восторженно, забыв на время о Димитрии, они славили окончание изнурительной, полуторагодичной осады. Глядя на эту встречу, на героя юного, я вдруг подумал, что ведь Василий Шуйский может и вывернуться, усидеть на престоле и в час назначенный оставить державу наследнику законному. Для этого надо сейчас же, не откладывая дела в долгий ящик, объявить этим самым наследником князя Михаила Скопина-Шуйского. У Василия Шуйского в его позднем браке сыновей не было и не предвиделось, были братья, но старший из них, Дмитрий, был любим в народе еще менее Василия, потому что во всем, и в глупости, и в жадности, и в трусости, превзошел брата, не имея при этом
его хитрости и изворотливости. Такой не получил бы наследства, скончайся Василий хоть на следующий день.
Я не один такой умный оказался. Бояре старые тоже с видимым удовольствием окидывали взглядом величественную фигуру молодого витязя и его честное, открытое лицо. «Вот он, долгожданный вождь, который спасет и укрепит великую державу Русскую!» — читалось в их глазах. Уже и слово было сказано на заседании Думы боярской, и Василий Шуйский обещал подумать.