Царь-гора
Шрифт:
– Эй-эй-эй! – Федору казалось, что он закричал во все горло, но на самом деле это был слабый выплеск эмоций. – Амазонкам правила дорожного движения не писаны?
Аглая остановила коней, легко, как гимнастка с бревна, прыгнула на землю и, завороженно глядя на нетленного мертвеца, подошла к отцу Павлу с его ношей.
– Что с ним? – спросила она про Федора. – И кто это? – про покойника.
Священник коротко описал суть.
– Да-с, уважаемая амазонка, – развязно, в полубреду проговорил Федор, – если б эта церковь не сгорела, вы бы никогда не познакомились с моим прадедушкой.
– Его надо срочно лечить, – добавил отец Павел. – У него горячка от ночного бдения.
– Я отвезу его к себе, – немедленно заявила Аглая, – у него дома некому им заниматься. Помогите посадить его на лошадь.
– Только не на зверюгу, – запротестовал Федор, но не был услышан.
Вдвоем они закинули его на коня, Аглая запрыгнула на другого, неоседланного, и пустила лошадей шагом. Федора она поддерживала рукой, чтобы не завалился.
– Я зайду к вам днем, – крикнула девушка священнику.
– Вот так, значит, – хмыкнул Федор, бессильно клонясь к шее животного, – то «уходите» и «никаких чувств», а то к себе домой? Женская логика. Нет уж, вы прямо скажите – безразличен я вам или где?
– Вы бредите, Федор, – ответила Аглая. – Какое это имеет значение, если вы сейчас упадете замертво?
– Значит, мертвый я буду вызывать у вас больше чувств? Боюсь, однако, это какое-то извращение.
Аглая молчала.
– А, не хотите говорить. Ну-ну.
Федор тоже умолк и остаток пути проделал в мрачно-беспомощном состоянии. Он почти не реагировал ни на что, когда Аглая стянула его с лошади и, обхватив, повела в дом, когда укладывала в постель и поила чем-то горячим и горько-пахучим. Потом она сняла с него свитер и рубашку, сильными движениями растерла спиртом грудь и спину. Федор блаженно мычал и пытался попробовать спирт внутрь. После этого он провалился в забытье, наполненное нелепыми сновидениями, в которых Аглая и оживший белогвардейский офицер бродили по темным пещерам и что-то настойчиво там искали.
Проснувшись, Федор обнаружил себя под двумя толстыми шерстяными одеялами, обложенный с двух сторон грелками. Он был весь в поту, но чувствовал себя явно лучше, и голова совершенно прояснилась. Возле зашторенного окна сидела Аглая, склонившись над большим листом бумаги, и быстро водила по нему карандашом. На столе перед ней лежала неровная стопка таких же листов.
– Мне кажется, я должен просить у вас прощения, – сказал Федор, вылезая из-под одеял.
Аглая, оторвавшись от рисунка, посмотрела на него удивленно.
– За что? Вы не причинили мне никакого зла.
– Зла? – переспросил Федор. – Но я говорю не о зле, на которое я, по-моему, не способен, если, конечно, не считать… хотя не будем считать. Просто мне кажется, Аглая, что вы на меня в обиде и тем не менее спасли от смерти. Я чрезвычайно вам благодарен.
– Не стоит преувеличивать. А вот вставать вам пока не нужно. Уже ночь, и торопиться вам некуда. Деда Филимона я предупредила, что вы останетесь у меня до завтра. Я уйду спать в теткину комнату.
Федор с готовностью упал на подушку, только сбросил с себя одно одеяло и отправил на пол грелки. Аглая принесла еще кружку пахнущего степью горького зелья и заставила его выпить.
– Да, – сказал он, морщась от питья, – для этого стоило провести ночь на морозе.
– Для чего? – спросила Аглая, снова садясь за рисование.
– Чтобы касаться ваших рук, чувствовать на себе вашу нежную заботу… ваше близкое присутствие.
– Только прошу вас, Федор, не начинайте заново выяснять мое отношение к вам, – насмешливо сказала Аглая, – не то мне придется сдать вас в больницу.
– Но вы же не запретите мне прояснять мое отношение к вам? – парировал Федор.
– Пожалуйста, – пожала она плечами. – Только не заходите слишком далеко.
– Хорошо, я буду поблизости, – согласился он. – Знаете, когда я собирался ехать сюда, в Золотые горы, мне предсказали, что я потеряю здесь свою судьбу. И вот сейчас я думаю – может быть, вы моя судьба и это вас я теряю из-за вашей необъяснимой предвзятости по отношению ко мне?
– Кто вам это предсказал? – заинтересовалась Аглая.
– Неважно.
– Не верьте предсказателям, – посоветовала она. – Они обычно врут в корыстных целях. А судьбу не теряют. Ее прогоняют, чтобы стать свободным. В судьбе нет свободы. И я не ваша судьба. Я не имею никакого желания делать вас своим пленником.
– Но вы это сделали. Я по уши влюблен в вас, Аглая, – сознался Федор.
– Сбегите из плена, – спокойно ответила она, черкая карандашом по бумаге, – и не путайте судьбу с любовью. Судьбой живут те, кто отвергает любовь.
Федор сел, спустив ноги в толстых шерстяных носках на пол, и посмотрел на нее в изумлении.
– Такого я еще не слышал, даже от университетских профессоров. Откуда у вас эти мысли, девушка?
– В ночном хорошо думается. Представьте: тихо вокруг, лошади пасутся, звезды в небе сияют…
– Самобытная крестьянская философия, – с тонкой иронией сказал Федор, снова укладываясь. – Понимаю.
– Судьба – это, по сути, статистика, – продолжала Аглая, не глядя на него. – Это хорошо видно в языческом понимании судьбы: карма, сумма добрых и злых дел, которую невозможно изменить при всем желании, неумолимое прижизненное воздаяние за преступления, собственные и родовые, за ошибки предков. Судьба – долги на душе, которые тянут куда не надо. Но из темницы судьбы есть выход, маленькое окошко, об которое обдерешь кожу, вылезая. В христианстве это окошко называется любовью. Любовь дает свободу. И, наоборот, желание свободы приводит к любви. Ищите выход из колеи судьбы, Федор.