Царь нигилистов 2
Шрифт:
— Крепостной театр? — предположил Саша. — Он тоже там?
— Да.
— Ошибку не засчитываем. — резюмировал Никса. — Он поправился.
— Ладно, — кивнул Сережа. — Вы стоите спиной к дворцу. Что перед вами?
— Французский парк, стела, о которой я уже говорил, две больших лиственницы, а за ними — оранжерея.
— Да, — сказал Шереметьев. — Разве лиственницы могут быть на плане?
— Бывают и подробные планы, — заметил Саша.
— Я не видел таких, — засомневался Сережа. — И панно из ракушек в гроте на схемах не бывает.
— Бывают схемы с описаниями, — сказал Саша.
Никса усмехнулся.
— Я тебе потом объясню, Сереж. Если, конечно, скажешь пароль.
— Хорошо, — кинул Шереметьев. — Что у вас слева, Ваше Высочество?
— Швейцарский домик, — сказал Саша.
— Нет! — воскликнул Сережа. — Нет там никакого швейцарского домика!
— Ну, как же! — удивился Саша. — Нижний этаж кирпичный, верхний деревянный, на втором этаже — красивый резной балкон, деревянная лестница на второй этаж и резные деревянные колонны.
— Нет! — сказал Сережа. — Ошибка!
— Саш, он врет? — спросил Никса.
— Нет, он не врет. Моя ошибка. Пригласишь, когда построишь, граф. Если швейцарского домика еще нет, дальше голландский домик, а перед ним еще один пруд. Да?
— Да, — кивнул Шереметьев.
— В голландском домике, кажется, три этажа, наверху надпись с годом постройки, по-моему, восемнадцатый век. Самый старый да?
— Да, — сказал Сережа. — Но в нем два этажа.
— Мне казалось, что он довольно высокий, — заметил Саша. — Это, наверное, чердачное окно.
— Да, — сказал Шереметьев. — Но этажей два.
— Ошибка не засчитывается, — сказал Никса. — Сережа про число этажей не спрашивал. И это невозможно увидеть на плане. Надпись с годом есть?
— Да, — кивнул Сережа. — 1749-й.
— Этого достаточно? — спросил Никса. — Как насчет пароля?
— Никса, Саша действительно не был в Кусково? — спросил Коля Лейхтенбергский.
— Нет, — улыбнулся Никса. — Никогда.
— Он что ясновидящий? — спросил Коля.
— Ответ на этот вопрос после пароля, — отрезал цесаревич.
Сережа Шереметьев колебался.
— Ну, давай я дальше расскажу, — предложил Саша. — Обойдем вокруг дворца. Встанем к нему спиной, а лицом к большому пруду. Слева будет церковь. Прямо напротив — канал с двумя серыми колоннами на левом и правом берегу.
— Это маяки, — уточнил Сережа.
— Скорее всего, — согласился Саша. — Я не видел их горящими. Если посмотреть налево, на пруду маленький остров, круглый, кажется. У вашего дворца два мощеных брусчаткой съезда для карет, а между ними — широкая лестница. Сам дворец деревянный, с высокими окнами, а лепнина в нем из папье-маше…
— Цесаревич, — сказал Шереметьев.
— Что? — спросил Никса.
— Пароль: цесаревич, — вздохнул Сережа.
— И то правильно! — отреагировал Саша. — А то бы я сейчас начал рассказывать о скелетах в шкафах и замурованных в стены племянниках.
— Нет, такого! — возмутился Шереметьев.
— Конечно нет, — согласился Саша. — Шучу.
— Не врет про пароль? — спросил Никса.
— Нет, — сказал Саша. — Так ведь, Яков?
— Так, — кивнул Ламберт. — Вы выиграли.
— А мой вопрос? — спросил Коля. — Про ясновидение.
— Ответ: да, — сказал Никса. — Саша как-то описал Зиновьеву набережную Ниццы и побережье Болгарии. В каком-то совершенно конкретном месте.
— Раньше я об этом не слышал, — сказал Ламберт.
— С лета, — объяснил Никса. — Раньше и не было.
— А зачем тогда крапива была нужна? — спросил Шереметьев.
— Я же не знал, что Саша слетает в духе в твое имение, — объяснил Никса. — Он мне не сказал. Хотя, конечно нетрудно было догадаться. Что тут лететь до Москвы!
— А почему Саша ошибся со швейцарским домиком? — спросил Коля Лейхтенбергский.
— Я не всегда вижу то, что сейчас, — объяснил Саша. — Я могу видеть то, что будет через несколько десятков лет, иногда через сотню. Например, ваши лиственницы, Сережа, мне представляются гигантскими старыми деревьями со стволами в три обхвата. Наверняка ведь не так сейчас. Обычные деревья, да?
— Да, толщиной не больше локтя.
— И крепостного театра я не увидел, потому что в том времени, куда я летал, он разрушен. И огонь не видел на маяках, потому что там больше не зажигают огня. А остров на большом пруду я вижу полностью заросшим деревьями. Он сейчас какой?
— Такой же.
— Ну, что-то есть постоянное.
— Так что, Сереж, не огорчайся, — заключил Никса, — у тебя не было шансов.
По дорожке к ним приближались Зиновьев с Гогелем в сопровождении остальной части компании.
— Ах, вот вы где! — сказал Зиновьев. — Пойдемте, сейчас начнется фейерверк.
И они пошли к Сосновому дому.
— Саш, ты министром иностранных дел хотел? — спросил Никса по дороге.
— Да, — кивнул Саша.
— Ты знаешь, я передумал. Лучше я отдам тебе Третье Отделение.
— О, Боже! Никса! Только не это!
Четверг Саша посвятил переводам. «Имперские стандарты на Великобританские якоря» для дяди Кости. И две статьи про туберкулез для Склифосовского. Первая с английского, остальные — на английский.
«Якоря» были готовы к обеду.
Саша послал перевод Константину Николаевичу.
«Дядя Костя, — писал он. — А можно мои стихи опубликовать под псевдонимом „Михаил Щербаков“? А то мне кажется не стоит валить все в одну кучу и печатать „Якоря“, проект о патентном ведомстве и песенки под одним именем».