Царский угодник. Распутин
Шрифт:
Царь задержал своё дыхание, услышал, как в висках, в мышцах и артериях, в самих костях больно забилось сердце, помял пальцами простуженное горло и задал себе вопрос: счастлив он или нет?
Нет, не счастлив. Возможно, он чувствовал себя бы по-иному, сохрани добрые отношения с матерью. Но эти отношения уже никогда не восстановить. Из-за Альхен. И чем дальше — тем хуже, тем шире пропасть.
Дело дошло до того, что даже в конвойную службу, в охрану, царь перестал брать русских людей, дворян, боясь, что они его предадут, подставят под револьверное дуло или допустят к его столу отравителя.
Конвойные офицеры у
Сменив русский конвой на кавказский, царь неожиданно услышал новость: сердитая матушка его, вдовствующая императрица, тоже перестала доверять своему конвою — мрачным русским дворянам, и также собиралась сменить его на кавказский, но сын опередил её.
Кавказцы оказались неподкупными людьми, но они были чужими в России и побаивались её, из боязни часто вели себя нагло, хватались за шашки и пистолеты, хамили — и не всегда чувствовали себя в Петрограде уютно. И единственной своей защитой считали царя, а царь самым верным, самым надёжным своим прикрытием — кавказцев.
Кроме кавказцев — в основном князей и высокородных дворян из Грузии, в его конвое были ещё татары.
Хотя и должен был занять российский престол старший брат Николая Георгий [35] , но не занял — Георгию не повезло, он умер совсем молодым, мальчишкой ещё, от туберкулёза. Коварная болезнь прочно сидела в нём, она затаилась, хотя все считали Георгия вылечившимся, но стоило ему принять участие в велосипедных гонках, как он оказался вычеркнутым из жизни — его начало выворачивать наизнанку кровью, он выплёвывал собственные лёгкие чёрными кровяными сгустками, стонал, не понимал, что с ним происходит, и плакал. Умер вдалеке от родного дома — в Абастумане.
35
...старший брат... — Великий князь Георгий Александрович (1871 — 1899) в действительности был моложе своего брата Николая. Георгий был шефом лейб-гвардии Атаманского и 93-го Иркутского полков, а также почётным председателем Русского астрономического общества.
Не стало старшего сына — и мать поутихла, сделалась скорбной, вялой, глаза у неё угасли, исчез из них яростный глубинный свет, которого Николай всегда побаивался.
Хоть и постарела мать в одночасье, но не сдалась — невзлюбила Николая ещё пуще.
Николай относился к этой нелюбви спокойно, как-то даже высказался: «Собака лает — караван идёт», но с внутренней своей готовностью мигом развернуться к матери лицом и дать бой не расставался — старался держать себя в форме и не выбрасывал мать из головы даже тогда, когда начинал пить. Он мог выплеснуть её устало из своего сознания вместе с шампанским или остатками
Николай вздохнул. Нет, всё-таки он несчастлив, глубоко несчастлив. Ну, какое может быть счастье, если в их семье происходит такой раздрай: мать люто ненавидит родного сына и настраивает своё окружение против него. Россия так же, как и его семья, находится в раздрае и никак не может помириться сама с собою. Да какое может быть счастье или хотя бы простейшее спокойствие, раз всё подпалено и грозит взорваться, раз идёт война, раз болен его любимый сын Алёша...
На Алексея уже было совершено покушение.
Царь чуть не застонал, вспомнив об этом: Алёшка хоть подрос, но он всегда для отца был и будет маленьким, и вообще он — крохотная крупица в механизме такой огромной безжалостной машины, как его государство, и зёрнышку этому очень трудно уцелеть.
Царскую семью издавна, ещё при отце Николая Александре Третьем, обслуживала персональная яхта «Штандарт». Название судна соответствовало действительности: яхта ходила под личным царским штандартом. Была она справная, со стремительным хищным телом, изящными очертаниями, способная быстро набрать хорошую скорость, вёрткая, с малой осадкой — сделали её талантливые руки, командовал яхтой контр-адмирал Чагин.
Алёша на «Штандарт» тянулся — он вообще тянулся к военным, к оружию, в нём начал проклёвываться солдат, и это радовало отца, но находиться на «Штандарте» постоянно царь не мог, поэтому царь попросил Чагина, чтобы тот прислал в Царское Село двух матросов. Специально для Алёши — пусть рассказывают наследнику о флоте, о кораблях, о нравах, существующих на море, о том, кто такой боцман, кто дед, как зовут там старших механиков — машинных богов, а кто — штурман, что такое рынд-булинь и чем отличается ют от клотика, а киль от топовых огней.
Вскоре эти матросы прибыли — крупнотелые, добродушные, с сединой в висках. Их оформили в Царском Селе садовыми рабочими — таков был порядок, всех, кто впервые появлялся в царском окружении, вначале проверяли, давали работу вне дома, а уж потом приближали... С чагинскими матросами поступили точно так же. Пройдут испытание — будут допущены в апартаменты.
Однажды Алёша играл в саду. Сад при дворе имелся великолепный, хорошо ухоженный, на него добрую сотню лет потратили специалисты, нанимаемые для этих целей в Англии, с Алексеем находился камердинер — внимательный молчаливый человек.
Неподалёку находились и чагинские матросы — переговариваясь, они занимались обрезкой кустов. Ощипки, сухие хвосты матросы собирали в небольшие стожки, чтобы затем вынести за ограду и там сжечь.
При появлении наследника говор матросов стал тише. Алексей, занятый своими делами, минут десять возился в траве, потом пошёл к матросам.
И тут случилось что-то необъяснимое, страшное: один из матросов, держа перед собой кривой садовый нож, будто турецкий ятаган, неожиданно кинулся на наследника. Наследник вскрикнул, отпрыгнул от тяжёлого, неповоротливого матроса в сторону, увернулся от ножа — тот рассёк им воздух, нож мелькнул молнией вторично, наследник увернулся от ножа и во второй раз.