Цена вздоха
Шрифт:
До недавнего времени такое часто рассказывали, особенно старухи любили поохать, а старики, хоть и ворчали, но кто еще жив, все почти стали держать в доме осиновый кол.
Потом в ход пошла байка, что, якобы, у ведьминого дерева нечисть сама с собой передралась. Рассказывали, что вурдалаки напали на ведьму, и то ли они ее растерзали, а то ли она их в бездну изгнала, но живых будто не осталось. Одни говорили, что своими глазами видели, как мертвецы тащили ведьму на кладбище, разодрав на части, а другие с тем же усердием доказывали, будто ведьма самолично пожрала
Старую травницу давно уже никто не видел и тогда о ней сразу же вспомнили. Лишь тогда в деревне узнали, что старушка мертва уже не первый год, отчего все сильно удивились, но хоть история поутихла, да и мертвецов замечать стали реже, судачить о них тоже, а чем меньше становилось болтовни, тем меньше, казалось, становится и поселившейся у ведьминого древа нечисти.
Алеша этих историй никогда не слышал, но у дерева однажды бывал, еще до того, как его мать скончалась. И тот случай крепко ему запомнился. Был он тогда еще совсем мал. Всего-то гулял, игрался в редкий миг свободы от домашних дел, забрел чуть дальше обычного, а старое, раскидистое, могучее и ужасающее дерево быстро пленило его мальчишеский взгляд.
Он тогда попался деревенской ребятне, часто крутившейся у дерева. И возиться с ним не стали, забросали камнями, наставили синяков, да еще дворняг натравили, и смелые шавки, бросившиеся вдогонку, больно разодрали ногу и оставили шрам.
С тех пор Алеша обходил людей стороной. К дереву он не лез, в деревню — тем более, и, пусть с трудом, но уживаться как-то выходило. Даже после гибели матери, Алеша вместе с сестрами умудрялись выращивать пропитание, охотиться и пережить зиму. Теперь же, когда и сестры оставили мальчика, он вдруг осознал, в каком мире находится, будто впервые оглянулся. Холодно, голодно и безнадежно. Потому Алеша так отчаянно загорелся желанием отыскать цветок, ведь лишь эти случайные гости, уже спасшие его несколько раз, могут теперь помочь ему остаться в живых. И мальчику не нужно было знать о проклятии, чтобы и так понимать, что эту зиму он в одиночку скорее всего не переживет.
Хотя, вечер еще только наступает, а тьма опускается первыми сумерками, но кажется, будто уже совсем темно. Лишь небо еще немного светится мрачной синевой рядом с черным полотном земного горизонта. В темноте уже не так легко будет отыскать маленький, незаметный цветок, спрятавшийся в колючих, тонких веточках сухих кустов, под широкой листвой лопуха, и все равно мальчик не желает сдаваться.
Впрочем, его упорство вознаграждается скоро, и Алеша находит в сухих кустах маленький цветочек на коротком стебельке как раз тогда, когда окончательно темнеет. Страх начинает постепенно остывать, но мертвая, сухая земля даже и сейчас, на границе ночи, не смешивается с осенним пейзажем окружающей природы.
Алеша сознает, что должен скорее выбираться, прячет цветок в складке одежды за пазухой, но вдруг, стоит ему сделать всего пару шагов, как где-то впереди неожиданно раздается голос.
— Видали?! Мертвяк! Говорил же! Говорил!
Алеша тут же застывает.
— Да тише. — Шипит кто-то еще, и Алеша начинает различать в голосе детские черты. — А ежели заметит? Бежим, расскажем….
— Да я ему рога-то пообломаю! — Заговаривает первый громче и увереннее. — А ну, айда, у меня и кол есть! Или струсил?!
— Ничего я не струсил! — Храбрится второй.
Появляется еще один голос, и Алеша резко дергает на звук головой, стараясь разглядеть в темноте хотя бы силуэты, но ничего не различая.
— Не надо. Вы чего удумали? — Боязливо и тихо говорит звонкий, девичий голос.
— Идем, лучше позвать кого.
— Да сами управимся. Еще, глядишь, сбежит, чего доброго! — Отвечает первый, самый уверенный, громкий и самый тяжелый из голосов, в котором все равно улавливаются нотки детского звона.
А все равно, даже если и нетрудно угадать, что это такие же дети, как и сам Алеша, легче не становится. Мальчик быстро поводит взглядом, осматриваясь и раздумывая, стоит ли пытаться оббежать, но понимает, что назад бежать смысла нет, за деревом через пару десятков шагов уже густые заросли, справа тоже, а слева деревня. Если только рвануть вперед и обогнуть…. Как вдруг раздается лай, и Алеша остается на месте.
— О! Видал?! — Говорит первый, видимо, самый старший. — Даже Жучка не трусит, а ты трусишь.
— Да не трушу я! — Отвечает второй увереннее и громче.
— Тогда идем! — Спрашивает первый.
Виснет небольшая пауза, но Алеша ждет, не торопится что-нибудь сделать, и даже ни о чем уже не думает, сосредотачивая все силы, чтобы распознать каждый звук и успеть в нужный момент принять верное решение.
— Ой! — Вздыхает девичий голос. — Не надо. Ну чего вы делаете-то?
— Да пусти ты. — Отвечает первый. — Не боись, чего нам будет-то? Да со мной даже мельнику не тягаться! А ну, пусти, кому говорю!
Причитания тут же заканчиваются, хрустит сухая ветка, а впереди появляются две тени, и Алеша начинает щуриться, чтобы хоть что-то разглядеть. Шагов за десять становится можно что-то рассмотреть, но мальчик только старательнее вглядывается в черное покрывало ночи. Алеша видит, как к нему все ближе, осторожно, держа наготове какие-то палки, идут двое. Один здоровый, выше него головы на две, а второй мельче, но тоже крупнее Алеши.
Он стоит, не зная, что делать. В голове носятся мысли, как бешеный ветер, и не успеваешь понять до конца одну, как мелькает другая. Бежать или нет, в какую сторону, или лучше ничего не делать, — что ни приходит на ум, решить все равно не получается.
Вдруг, снова раздается шум, и к Алеше бросается маленькая, звонкая собачка.
— Кш! — Шипит он резко, даже не обдумав, чувствуя, как все тело начинает покалывать.
Двое впереди встают, а небольшая собачка, испугавшись, бросается обратно, заскулив, и лает уже издали, спрятавшись за спины хозяев.
На миг становится тихо. Те двое впереди перестают двигаться, но скоро тот, что крупнее, заговаривает.
— Ты, что, не мертвяк что ли?
Алеша шевелит губами, но беззвучно, не находя, что ответить.