Ценой потери
Шрифт:
— Почему же ты не на празднике, Део Грациас?
И он тут же вспомнил, что праздник устроен не для увечных, а для каменщиков, плотников, столяров. Он сказал:
— Молодцы, хорошо поработали, больница выстроена.
Део Грациас стоял молча. Куэрри сказал:
— Ты что, опять задумал побег? — и, раскурив сигарету, сунул ее бою в рот.
— Нет, — сказал Део Грациас.
Куэрри почувствовал в темноте прикосновение култышки. Он сказал:
— Что случилось, Део Грациас?
— Ты уедешь, — сказал Део Грациас. — Когда больница готова.
— Нет, нет, не уеду. Я доживу здесь до конца дней своих. Туда, откуда я приехал, мне возвращаться нельзя, Део Грациас. Нет мне там места.
— Ты убил человека?
— Я убил все, что можно было убить.
Гром послышался ближе, и тут же зашумел дождь. Сначала он разведчиком тихонько шуршал среди пальмовых вееров, крался в траве, потом уверенной поступью великого водяного воинства двинулся от реки и приступом захлестнул ступеньки веранды. Барабаны прокаженных умолкли сразу, как погашенное пламя, и даже удары грома были едва слышны сквозь мощную атаку дождя.
Део Грациас подступил ближе.
— Возьми меня с собой, — сказал он.
— Говорю тебе, я останусь здесь. Почему ты мне не веришь? До конца жизни. Меня здесь и похоронят.
Может быть, его не было слышно из-за дождя, но Део Грациас повторил:
— Я с тобой.
Где-то задребезжал телефон — банальный звук человеческого жилья, как неутешный детский плач, пронзающий шум ливня.
2
Когда Куэрри вышел, отец Тома сказал:
— Мы всех тут почтили, а за того, кому больше всех обязаны, не выпили.
Отец Жозеф сказал:
— Он прекрасно знает, как мы ему благодарны. А тосты ведь были шуточные, отец Тома.
— Я считаю, что, когда он вернется, мне следует выразить ему нашу благодарность официально, от имени всей общины.
— И тем самым вы только смутите его, — сказал доктор Колэн. — Человеку нужно от нас лишь одно — чтобы его оставили в покое.
По крыше забарабанил дождь, брат Филипп стал зажигать свечи на буфете, на случай если погаснет электричество.
— Благословен тот день, когда он к нам приехал, — сказал отец Тома. — Кто бы мог предвидеть это? Знаменитый Куэрри!
— А для него тот день вдвойне благословен, — ответил доктор. — Дух поддается лечению гораздо труднее, чем тело, и все-таки мне кажется, что он почти здоров.
— Чем достойнее человек, тем сильнее объемлет его бесплодность пустыни, — сказал отец Тома.
Отец Жозеф с виноватым видом посмотрел сначала на свой стакан, потом на сотрапезников. По милости отца Тома у всех у них было такое чувство, будто они пьянствуют в церкви.
— Человек малой веры и не заметит временной утраты ее. — Отец Тома был непогрешим в своих сентенциях. Отец Поль подмигнул отцу Жану.
— Вы слишком много ему приписываете, — сказал доктор. — Его случай, вероятно, гораздо проще. Бывает же так, что полжизни человек верит без достаточных к тому оснований, а потом вдруг обнаруживает свою ошибку.
— Вы, доктор, рассуждаете, как все атеисты, точно нет на свете Божественной благодати. Вера без благодати немыслима, а Господь никогда не отымет у человека своего дара. Человек сам себя его лишает — своими поступками. Поступки Куэрри у всех у нас на виду, и по ним можно судить, каков он.
— Надеюсь, вам не придется потерпеть разочарование, — сказал доктор. — К нам на излечение увечные тоже поступают, но мы не считаем, что их объемлет пустыня. У нас это объясняется так: болезнь изжила сама себя.
— Вы очень хороший врач, но все же мне кажется, что мы лучше можем судить о духовном состоянии человека.
— Да, да, безусловно! Если таковое существует.
— Вы обнаруживаете уплотнение на коже там, где наш глаз ничего не заметит. Но не отказывайте нам в чутье на… гм!.. — отец Тома запнулся, — … на доблесть.
Из-за грозы они говорили громче обычного. Зазвонил телефон.
Доктор Колэн сказал:
— Это, должно быть, из больницы. У меня там умирает один больной.
Он подошел к буфету, где стоял аппарат, и поднял трубку. Он сказал:
— Кто это? Сестра Клэр? — Потом обратился к отцу Тома: — Кто-то из ваших монахинь. Вы ответите? Я не разбираю, что она говорит.
— Может быть, они добрались до нашего шампанского? — сказал отец Жозеф.
Доктор Колэн передал трубку отцу Тома и вернулся к столу.
— Голос взволнованный, а кто, я не понял, — сказал он.
— Говорите медленнее, — сказал отец Тома. — Кто это? Сестра Элен? Я вас не слышу, гроза очень сильная. Повторите, пожалуйста. Не понимаю.
— Какое счастье, — сказал отец Жозеф, — что у сестер не каждый день пир горой.
Отец Тома, взбешенный, круто повернулся к нему. Он сказал:
— Замолчите, отец. Я из-за вас ничего не слышу. Дело не шуточное, случилась страшная вещь.
— Кто-нибудь заболел? — спросил доктор.
— Передайте матери Агнесе, — сказал отец Тома, — что я сейчас же приду. И его разыщу и приведу с собой.
Он повесил трубку и ссутулился над телефоном, как вопросительный знак.
— Что случилось, отец? — спросил доктор. — Моя помощь не требуется?
— Кто знает, где Куэрри?
— Он только что вышел на веранду.
— Как бы я хотел, чтобы настоятель был здесь!
Они удивленно посмотрели на отца Тома. Эти слова как нельзя более свидетельствовали о его смятении.