Ценой потери
Шрифт:
— Заранее говорю, что правды там ни на грош.
— Туше! — сказал Паркинсон. — Странная вещь с метафорами — дыхание, что ли, у них короткое? Не выдерживают до конца. Хотите верьте, хотите нет, но в былые времена я уделял много внимания стилю.
Он заглянул в свой стакан с джином, точно в колодец.
— Ох и длинная же это штука — жизнь! Правда?
— Не так давно вы боялись, как бы не расстаться с ней.
— Она у меня одна-единственная, — сказал Паркинсон.
Дверь
— Смотрите, кто идет!
— Мадам Рикэр приехала со мной, я ее подвез с плантации.
— Еще стакан джина! — крикнул бармену Паркинсон.
— Благодарю вас, но я не пью джин, — ответила ему Мари Рикэр фразой, будто бы взятой из английского разговорника.
— А что вы пьете? Вспоминаю, действительно я ни разу не видал вас со стаканом в руке, пока жил на плантации. Может быть, orange pressee, дитя мое?
— Я очень люблю виски, — горделиво сказала Мари Рикэр.
— Молодец. Взрослеете не по дням, а по часам.
Он пошел к бармену на дальнем конце стойки и по дороге вдруг подпрыгнул с неожиданной для такого толстяка легкостью и качнул рукой бумажные цепи.
— Ну что? — спросил Куэрри.
— Пока еще ничего нельзя сказать — будет ясно только послезавтра. Но он думает…
— Да?
Он думает, что я влипла, — мрачно проговорила она, и тут же к ним подошел Паркинсон со стаканом в руке. Он сказал:
— Говорят, у вашего старика приступ?
— Да.
— Сочувствую! Я-то знаю, что это такое, — сказал Паркинсон. — Но ему везет, за ним молодая жена ухаживает.
— Сиделка ему не нужна.
— Вы сюда надолго?
— Не знаю. Дня на два.
— Тогда пообедаем вместе? Время найдется?
— О-о, нет! На это не найдется, — не колеблясь ответила она.
Он невесело ухмыльнулся.
— Еще туше!
Выпив свое виски, Мари Рикэр сказала Куэрри:
— Мы с вами вместе обедаем, да? Я только на минутку, руки вымою. Сейчас возьму ключ.
— Разрешите мне, — сказал Паркинсон и, не дав ей времени возразить, через минуту вернулся с ключом, болтающимся у него на мизинце.
— Номер шесть, — сказал он. — Значит, мы все трое на одном этаже.
Куэрри сказал:
— Я тоже поднимусь.
Мари Рикэр заглянула в свой номер и тут же подошла к его двери.
Она спросила:
— Можно к вам? У меня так неуютно, просто ужас! Я встала поздно, и постель не успели постелить.
Она вытерла лицо его полотенцем и сокрушенно посмотрела на следы пудры, оставшиеся на нем.
— Простите, ради бога. Вот насвинячила! Не сообразила.
— Пустяки.
— Женщины отвратительны, правда?
— За свою долгую жизнь я этого не заметил.
— Втянула я вас в историю. Теперь проторчите из-за меня лишние сутки в этой дыре.
— Но доктор мог бы сообщить вам результаты письменно.
— Я не уеду, пока не буду знать наверняка. Как вы этого не понимаете? Если ответ будет «да», мне надо сразу же сказать ему. Это единственное, чем я смогу оправдать свою поездку.
— А если «нет»?
— Ну! Такое счастье? Тогда мне все будет нипочем. Может, и домой-то не вернусь. — Она спросила: — Что такое проверка на кролике?
— Я точно не знаю. Кажется, берут у вас мочу, разрезают кролика…
— Разрезают? — с ужасом спросила она.
— Потом опять зашьют. Он, кажется, доживает до следующей проверки.
— И почему мы так спешим узнавать худшее? Да еще за счет несчастного зверька.
— А вам совсем не хочется ребенка?
— Маленького Рикэра? Нет.
Она взяла его расческу из головной щетки на столике и, не взглянув на нее, провела ею по волосам.
— Я напросилась обедать с вами. Может, вы с кем-нибудь другим уговаривались?
— Нет.
— Это все из-за того типа. Он мне просто омерзителен.
Но отделаться от него в Люке было немыслимо. Из двух ресторанов, имеющихся в городе, они попали в один и тот же. Кроме них троих, там никого не было; сидя у самой двери, Паркинсон поглядывал в их сторону между глотками супа. Свой «роллефлекс» он повесил на спинку соседнего стула, как вешают револьверы штатские в наше неспокойное время. Следовало отдать ему справедливость: он выходил на охоту, вооружившись одной фотокамерой.
Мари Рикэр подложила себе картофеля на тарелку.
— Только не говорите, — сказала она, — что я ем за двоих.
— Не собираюсь.
— Это ходячая колонистская шуточка, когда у кого-нибудь глисты.
— Как живот — болит?
— Увы, прошло. Доктор считает, что одно с другим не связано.
— Может, вам все-таки позвонить мужу? Он же будет волноваться, если вы и сегодня не вернетесь.
— Линия, наверно, испорчена. Здесь почти всегда так.
— Грозы эти дни не было.
— Африканцы вечно крадут провода.
Она молчала до тех пор, пока не прикончила ужасающего лилового крема.
— Пожалуй, вы правы. Пойду позвоню, — и ушла, предоставив ему пить кофе в одиночестве. Его чашка и чашка Паркинсона в унисон позвякивали о блюдца на пустых столиках.
Паркинсон заговорил с другого конца зала:
— Почта еще не пришла. Я жду свой второй очерк. Если придет, занесу к вам в номер. Да, кстати! Вы в шестом или седьмом? Как бы не ошибиться. Еще попадешь куда не следует.