Ценой потери
Шрифт:
— Может, мы все-таки узнаем, что случилось? — спросил отец Поль.
Отец Тома сказал:
— Завидую вам, доктор, что в вашем деле лабораторный анализ решает все! Вы были правы, когда предупреждали меня о возможном разочаровании. И вы и настоятель. Он говорил почти то же самое. Я слишком полагался на видимость!
— Куэрри в чем-нибудь провинился?
— Упаси меня Боже осуждать человека, не проверив всех…
Дверь отворилась, и вошел Куэрри. Следом за ним в комнату ворвались дождевые струи, и ему не сразу удалось
— В водомерном стекле уже на полсантиметра воды.
Все молчали. Отец Тома шагнул ему навстречу.
— Мосье Куэрри, это правда, что вы ездили в Люк с мадам Рикэр?
— Да. Я подвез ее.
— На нашемгрузовике?
— Да, конечно.
— И это в то время, когда ее муж лежал больной?
— Да.
— Что такое? В чем дело? — сказал отец Жозеф.
— Спросите мосье Куэрри, — ответил ему отец Тома.
— О чем?
Отец Тома надел резиновые сапоги и взял зонтик с вешалки.
— Что я такого сделал? — сказал Куэрри и посмотрел сначала на отца Жозефа, потом на отца Поля. Отец Поль недоуменно развел руками.
— Все-таки не мешало бы нам знать, что произошло, отец, — сказал доктор Колэн.
— Я вынужден попросить вас, мосье Куэрри, чтобы вы пошли со мной. Мы посоветуемся с сестрами, как быть дальше. Я до последней секунды надеялся, что произошла какая-то ошибка. Я даже был бы рад, если бы вы попытались отрицать все это. И вдруг такое бесстыдство! Если Рикэр приедет сюда, я не хочу, чтобы он застал вас здесь.
— А зачем Рикэру сюда приезжать? — сказал отец Жан.
— Зачем? Полагаю, что за женой. Его жена сейчас у сестер. Она приехала полчаса назад. Три дня в дороге — одна. Она беременна, — сказал отец Тома. Телефон снова зазвонил. — Ребенок ваш.
Куэрри сказал:
— Какой вздор! Она не могла этого говорить.
— Несчастная женщина. У нее, вероятно, не хватило духа признаться мужу. Она приехала из Люка, разыскивает вас.
Снова зазвонил телефон.
— Кажется, моя очередь отвечать, — сказал отец Жозеф, со страхом берясь за трубку.
— Мы здесь так хорошо вас приняли. Ни о чем не расспрашивали. Никто не любопытствовал узнать ваше прошлое. И в благодарность за все это вы преподносите нам такую… такую скандальную историю. Мало вам было женщин в Европе? Вы и нашу маленькую общину сделали ареной своих похождений!
Отец Тома вдруг снова превратился в того издерганного, во всем изверившегося священника, который не спал по ночам и боялся темноты. Он заплакал и, точно африканец, цепляющийся за свой тотем, прижал зонтик к груди. Он был похож на пугало, проторчавшее всю ночь на огороде.
— Алло, алло! — кричал в трубку отец Жозеф. — Заклинаю вас всеми святыми, говорите громче! Кто это?
— Пойдемте к ней вместе. Сейчас же, — сказал Куэрри.
— Это ваше право, — сказал отец Тома. — Хотя сейчас она, наверно, не в состоянии что-то доказывать. Последние три дня она ничего не ела, кроме плитки шоколада. Она приехала одна, без слуги. Ах, если бы настоятель… И кто? Подумать только — мадам Рикэр! Сколько наша миссия видела добра от них! Боже мой! Да что там такое, отец Жозеф?
— Это из больницы, — с облегчением проговорил отец Жозеф и передал трубку доктору Колэну.
— Я ждал этого звонка — больной умер, — сказал доктор. — Слава Богу, естественный ход вещей кое в чем еще сохранился.
3
Отец Тома в полном молчании шагал впереди под своим огромным зонтом. Дождь ненадолго утих, но с зонтичного каркаса все еще капало. Отца Тома было видно только во время вспышек молнии. Фонарика у него не было, но он и в темноте мог идти по этой тропинке, не сбиваясь. Не один омлет и не одно суфле погибли здесь, на этой тропе, а сколько на них было потрачено яиц! Белый домик монахинь внезапно вырос перед ними при вспышке молнии и одновременном громовом раскате. Ударило в дерево где-то совсем близко, и во всей миссии перегорели пробки.
В дверях их встретила одна из монахинь. Она посмотрела на Куэрри через плечо отца Тома, точно перед ней предстал сам дьявол — столько в ее взгляде было ужаса, отвращения и любопытства. Она сказала:
— Мать настоятельница около мадам Рикэр.
— Мы пройдем туда, — мрачно проговорил отец Тома.
Она провела их в комнату с белыми стенами, где Мари Рикэр лежала на кровати, выкрашенной белой краской. Над ней висело распятье, рядом на столике горел ночник. Мать Агнеса сидела рядом и гладила Мари Рикэр по щеке. Первое впечатление у Куэрри было такое, что после долгих странствий по чужим краям в дом благополучно вернулась дочь.
Отец Тома спросил алтарным шепотом:
— Ну, как она?
— Цела и невредима, — сказала мать Агнеса, — телесно невредима.
Мари Рикэр повернулась на бок и посмотрела на них. Во взгляде у нее была незамутненная правдивость, как у ребенка, который приготовился сказать твердокаменную ложь. Она улыбнулась Куэрри и проговорила:
— Простите меня. Я не могла не приехать. Мне было страшно.
Мать Агнеса отняла руку от лица Мари Рикэр и уставилась на Куэрри, точно боясь, как бы он чего не сделал с ее подопечной.
Куэрри мягко сказал:
— Не бойтесь. Было страшно ехать одной в такую даль, а теперь бояться нечего. Теперь вы среди друзей и можете объяснить им… — Он не договорил.
— Да, да, — прошептала она. — Я все объясню.
— Они не поняли, что вы им говорили. О нашей поездке в Люк. И о ребенке. Это подтвердилось — о ребенке?
— Да.
— Так скажите им, чей это ребенок.
— Я сказала, — ответила она. — Ваш. — И добавила: — Ну, и мой, конечно, — как будто это добавление должно было все объяснить и все оправдать.